Особенно,... 
166 
— Не может этого быть, — сказал Майор, — Во-первых, даже я сейчас только узнал, что фамилия вашего председателя Галактионова, а во-вторых, ни в какой она не в Алма-Ате.
— Откуда вы знаете? — спросил судья, которому так хотелось, чтобы телеграмма была как настоящая, и чтобы никто ничего не заметил.
— Знаю, — сказал Старшина, — Ее похитили. И это, между прочим, уголовная статья. Кстати, микрофон-то у вас где? Не услышал бы нас кто-нибудь.
По испуганному взгляду судьи он понял, что микрофон, который они нашли в кармане у Шахматиста в понедельник, судья, скорее всего, положил в ящик стола, но испортить не решился, да и неглубоко, наверное, положил.
— Ну дайте нам хотя бы дня два, — сказал Зябликов. — Мы сами ее найдем. Вас же мы три недели ждали, ваша честь.
Виктор Викторович, усы которого было растопорщились, когда он ехал с водителем из своей новой квартиры, погрустнел и сложил телеграмму, чтобы убрать ее в стол. Но это в самом деле было преступление, если ее похитили, а Старшина ему об этом прямо сказал, и не так чтобы он становился соучастником, но все же. А квартира-то хороша. Какую-то правду они все искали, которая уже все равно была никому не нужна. Быстро передумав все это, судья сказал:
— Сегодня погодим. А завтра в десять соберемся и объявим. Понятно, Зябликов?
— Есть! — Старшина повернулся и, скрипя ногой, похромал из кабинета.
Среда, 2 августа, 21.00
Зябликов открыл дверь, держась второй рукой за костыль и, как всегда, не спрашивая кто: на полутемной лестнице стояла прокурорша Эльвира Витальевна в плаще и с продуктовым пакетом.
— Прощения пришла просить, — сказала она. — Пустишь меня?
— Ну проходи, — посторонился Зябликов, — А за что прощения-то?
Сегодня он был в каком-то вязаном мягком сине-зеленом свитере с красными и желтыми рыбами на груди. Как-то этот свитер не то чтобы ему не шел, но он сам на себя был в нем не похож, подумала с удивлением Эльвира: какой-то он был в нем совершенно не военный и домашний. А впрочем, таким он ей вдруг еще больше понравился. И откуда он его взял-то?
— Как за что? — сказала она, снимая плащ и доставая из пакета бутылку коньяку. — Я же тебя толкнула сегодня, ты даже упал. Но я не нарочно, правда, забыла совсем, что ты на одной ноге. Забыла совсем, потому что вообще-то ты — во!
— Да ладно, — сказал он. — Разве это толкнула? Когда мне эту ногу оторвало, я знаешь как летел? Ну проходи. Только мне скоро уходить надо.
— И не выпьем, что ли, за дружбу?
Он посмотрел на нее, подумал и неожиданно смягчился, весь такой домашний в этом совершенно не военном свитере с рыбами.
— Ну, только по маленькой. Ты же не предупредила.
Они чокнулись за дружбу и за любовь и выпили, закусив принесенными прокуроршей конфетами. Она сказала:
— Ну все, теперь уж недолго осталось.
— Слушай, — сказал Зябликов, — а вдруг мы его оправдаем?
— Нет, погоди, — сказала она, — Как это вы его оправдаете, ведь он же преступник.
— Да ладно, — сказал он, — Это у тебя просто работа такая, мы и не обижаемся, но как человек ты же понимаешь, что по правде его надо совсем оправдать.
— По какой такой правде? — сказала прокурорша. — Правда у каждого своя. Правда, она знаешь в чем? В том, что, когда процесс этот кончится, мы с тобой хоть в кино сможем сходить, и никто нам за это ничего не сделает. А то, как будто мы преступники, ей-богу.
Зябликов налил еще по рюмке, поднял свою, понюхал и посмотрел на свет.
— Хуйню ты говоришь, Эльвира, — сказал он задумчиво, но твердо. — Никаких таких двух правд нету. Люди разные, и никто, конечно, до конца ее не знает, но только она одна. Вот давай за нее и выпьем.
— Совсем ты меня не любишь, — сказала прокурорша, поморщив свой нос после коньяка и вытерев рот рукой, потому что закусывать ей что-то не хотелось.
— Почему не люблю? Просто мне ехать надо. Сейчас уж заедут за мной.
— А вернешься когда?
— Не знаю… — Вдаваться в объяснения ему не хотелось, да и нельзя было, и он спросил, в общем жалея ее: — А что тебе будет, если мы его оправдаем?
— Да, в общем, если честно, ничего особенного, — сказала Эльвира, — Ну это будет, конечно, мне не в плюс, ну, обжалуем ваш вердикт, отменят его в Верховном суде, что-нибудь там найдут, и все по новой, только уж с другими.
— Ясно, — сказал Майор. — Ну ладно, извини, мне ехать надо.
— Куда хоть едешь-то? — тоскливо спросила она.
— Куда-куда… На войну.
Среда, 2 августа, 23.00
166 
