Особенно,... 
159 
— Шесть, — ответил Митя.
— Точняк! — хохотнула бабешка. — Он к шести уже второй пузырь приканчивает. Вона его лестница! Второй этаж, направо — первая дверь.
Но это был злостный поклеп на участкового Витьку, как сказал мне Митя. Витька только-только начал было первый «пузырь», как тут к нему явился Митя, и Витька был трезв как стеклышко.
Митя представился, показал удостоверение и описал моего Водилу. Витька сразу же сказал, что такого очень даже хорошо знает, но дать о нем сведения категорически отказывается, пока коллега Митя с ним не примет по стакану.
Пришлось принять. После чего Витька выразил сильное сомнение, что Митя сможет поговорить с Водилой. Потому что Водила в настоящий момент не Человек, а Растение...
Он так и сказал — РАСТЕНИЕ. Не разговаривает, ничего не понимает, движения — ноль, полный паралич. Дочка двенадцатилетняя его с кровати на коляску пересаживает и обратно. Однако под себя он не ходит. Дочка как-то научилась понимать, когда ему судно подставить, когда «утку» подать. В доме чисто. Жена — на ладан дышит...
А недавно пришла бумага из следственного Управления Министеретва внутренних дел, что Водила во всем оправдан — истинные виновники дела номер такого-то установлены, и Министерство внутренних дел приносит Водиле свои извинения.
— Ему эти извинения — как собаке пятая нога, — сказал участковый Витька и налил по второму стакану. — Или как рыбе зонтик. Его лечить надо, а не извиняться перед ним! А они...
Дальше пошел такой мат, что даже Митя не понял, что хотел сказать участковый Витька. Понял только, когда тот на весь дом прокричал.
— Кому служим, Митя?! От стыда сдохнуть!..
Вот тут Митя отказался пить второй стакан, поблагодарил за все сведения и адрес моего Водилы и ушел, сказав, что, во-первых, он, Митя, за рулем, а во-вторых, в машине его ждет один Клиент.
— Я хотел сказать — «приятель», но побоялся, что этот Витька сразу же заорет: «Давай сюда и приятеля!..» Поэтому я и сказал — «Клиент». Не обижаешься? — спросил Митя.
* * *
Дверь нам открыла Настя — дочь Водилы. Я ее сразу узнал по Водилиным рассказам. Когда мы по Германии с ним ехали, он все уши мне про нее прожужжал.
Настя была в кухонном переднике, со столовой ложкой в руке.
Митя сказал, что один старый друг хочет повидать ее папу.
— Проходите, — сказала Настя. — Он как раз сейчас ужинает.
Митя снял куртку и теплые ботинки в прихожей й в одних носках прошел со мной в комнату. Я сидел в сумке, и сердце у меня колотилось как сумасшедшее! Я даже задыхаться стал, а ударенный мой бок разболелся еще сильнее.
— Здравствуйте! — бодро сказал Митя, и я выглянул из сумки.
То ли Насте показалось, что я высунулся из сумки на это Митино «здравствуйте», то ли вообще мое появление показалось ей таким уж смешным, но, увидев меня, Настя весело расхохоталась!
Честно говоря, я приготовился к трагической ситуации, а Настя сразу же внесла в наш визит какую-то свою легкость, свое смирение перед Судьбой, свою самоотверженность, что ли...
Хотя то, что я увидел, у меня никакого веселья не вызвало.
В жутком больничном кресле на колесах, не идущем ни в какое сравнение с такими же инвалидными колясками в Германии, сидел мой Водила — худой, с серым, землистым лицом, с запавшими щеками, в повисшей на нем знакомой мне клетчатой теплой рубашке и с такими бессмысленно потухшими глазами, что мне чуть худо не стало!
На шее у Водилы был подвязан детский клеенчатый слюнявчик, прикрывающий грудь от вываливающейся изо рта каши.
— Папочка, — негромко сказала Настя и повернула голову отца в нашу сторону. — К тебе гости пришли, проведать тебя.
Это было страшное зрелище. Водила смотрел сквозь нас с Митей, и мне казалось, что меня уже нет в этом мире... Что сквозь меня можно смотреть, проходите, проезжать... Что я вижу и ощущаю все это откуда-то совсем из иных, внеземных сфер...
И ледяной ужас стал заполнять все мое существо! Неужели меня уже нет?!
Но я нашел в себе остатки каких-то неведомых сил, о которых я даже не подозревал, стряхнул с себя кошмар оцепенения и выскочил из сумки прямо на безжизненные руки Водилы! Обхватил его передними лапами за шею и завопил истошно и исступленно — сначала, от растерянности, no-Животному, а потом, опомнившись, по шелдрейсовски:
— Водила!!! Водилочка!.. Это я — Кыся!.. Твой Кыся! Помнишь?! Балтийское море!.. Германия! Собачки на таможне!.. Бармен... Лысый!.. Мюнхен!!! Очнись, Водила!..
159 
