Особенно,... 
47 
Рашидов резко пошёл на поправку. Это не могло его не радовать, однако Руслана ждали и разочарования. Например, оказалось, что он комиссован подчистую, и за штурвал «Сухого», да и любого другого боевого самолёта ему сесть не разрешат ни под каким видом. В довершение, расследование дела о предательстве царандоя, которое вдруг зачем-то затеяла военная прокуратура, требовало отыскания виновных, а поскольку до предателей-афганцев было далеко, а до собственных офицеров рукой подать – вот они, голубчики, – следователи стали копать под командира части, в которой служил Рашидов; у того было что скрывать от их бдительного взора, а потому он разыграл настоящую комедию (для Рашидова это была скорее трагикомедия), обвинив пилотов штурмовиков в несанкционированном вылете. Разумеется, из затеи командира ничего не вышло бы, но на дворе стоял восемьдесят седьмой год, коррупция в армии (да и во всём остальном обществе) достигла небывалых размеров (хотя скажи кому, каких размеров она достигнет через десять лет, никто бы не поверил) и следователя, прибывшего разбираться, удалось купить за видеомагнитофон и пачку кассет с жёстким порно к нему. В результате было найдено компромиссное решение: да, сигнал от царандоя имел место, но предусмотрительный командир велел перепроверить поступившую информацию, в то время как двое пилотов, находясь в состоянии «куража» (так и было сказано в рапорте), самовольно покинули часть на приписанных к ней штурмовиках, собираясь нанести ракетно-бомбовый удар по позициям моджахедов, но попади в засаду, один штурмовик был сбит, другой с сильными повреждениями дотянул до базы. Новая версия давних событий была шита белыми нитками, это понимали все, но всем она была выгодна, и свою Звезду – без сомнения, заслуженную – Рашидов так и не получил.
Впрочем, его это больше не интересовало. После последнего вылета, после четырёх часов, проведённых на операционном столе, он сильно изменился. В отличие от коллег, попавших в сходную ситуацию, он не писал писем министру обороны, не требовал повторного медицинского освидетельствования, не пил в тоске «шило» по углам. Со стороны казалось, что он вообще потерял какое-либо влечение к авиации, а особо – к военной авиации. Однако это постороннее впечатление было обманчивым. Рашидов и не думал расставаться с небом. Наоборот, он собирался завоевать его. Но не для русских, а для своего нового бога. Руслан запомнил виденный им сон: от первого до последнего эпизода; запомнил он и слова Джибрила.
Руслан демобилизовался и стал искать применение своим силам. И очень скоро, когда в советской империи центробежные настроения возобладали над здравым смыслом, он нашёл людей, которые оценили его знания и умения по достоинству и которым не нужно было предъявлять «паспорт налёта» или «свидетельство о пригодности по медицинским показателям» – этим людям было достаточно одного: он с ними, и он их не предаст.
Рашидов был везде, где шла война. Он сжигал посёлки иноверцев в Нагорном Карабахе, совершенствовался в бомбометании по городской застройке в Приднестровье, оказывал поддержку с воздуха повстанцам Таджикистана. Только во время чеченской кампании ему ни разу не удалось подняться в воздух: русские хоть и вели себя тогда как полные идиоты, но первое, что сделали, – это разбомбили военные аэродромы противника, в результате чего Рашидову пришлось полгода слоняться с отрядом таких же обездоленный пилотов-чеченцев, партизаня, захватывая в плен нерасторопных российских солдат, подбивая танки из гранатомётов, охотясь на вертолёты со «стингером» в руках.
Теперь, когда Рашидов воевал на стороне истинной веры, новый бог берёг его – даже в самых ожесточённых боях пули и осколки летели мимо, и бывший пилот советских ВВС выходил из переделок без единой царапины. О его везении и безрассудной храбрости слагались легенды. Кое-что из этих устных историй дошло и до него. Слушая их, он только качал головой и улыбался – молва, как всегда, разукрашивала подвиги сверх всякой меры.
* * *
У Рашидова хватило ума никогда и никому из своих новых собратьев по вере и оружию не рассказывать о причудливом сне, увиденном им на операционном столе, и о встрече с божеством. Ознакомившись с Кораном и комментариями к нему мусульманских богословов, Руслан понял, что он видел не просто сон, он участвовал в том, что мусульмане называют «Исра ва-л-мирадж» – «ночном путешествии и вознесении», которое совершил когда-то, много столетий назад, сам Пророк. Это историческое событие занесено во все хроники и по сию пору отмечается как праздник аль-мирадж в двадцать седьмой день месяца раджаб. Повторение священного вознесения Пророка – даже в виде сна – было бы воспринято любым мусульманином (будь он суннит, шиит или ваххабит) только как немыслимое святотатство. За подобное можно и головы лишиться, а потому Рашидов предпочитал помалкивать. Ему было вполне достаточно того, что он сам знает о своём особом статусе в грядущей «великой войне за веру», а слава… слава у него уже есть.
47 
