174 
— Вы прифрантились, Остромов, — сказал он нагло, словно имел право осуждать. — На вас лоск появился, скоро зажиреете.
— Да и вы приоделись, я гляжу, — сказал Остромов. Это был укол тонкий. Когда-то его нынешний собеседник слыл законодателем мод. В некотором смысле он им и оставался. Нынешнее бесформенное черное пальто, особенно в августе, было для наступившего времени таким же знаком, как для пятнадцатого года френч, в который он, помнится, переоделся сразу же из лоскутного футуристического пиджака. До того еще была крылатка, хламида. Остромов, напротив, всегда одевался как джентльмен, ибо знающий вечное не зависит от временного.
— Цена, думаю, сходная, — осторожно сказал Остромов.
— Нищий всякому даянию рад, — равнодушно ответил приятель, принимая червонцы. — Здоровьичка, прекрасный барин.
Умел сказать так, чтобы все ощутили себя мразями, — но на Остромова не действовало: он и не такое умел. Двум умельцам приятно было общество друг друга.
— Среда, — сказал Остромов. — Он из Резинотреста пойдет, Инженерный переулок.
И среда была еще как раз такой день, что впору удавиться: бывает в Ленинграде, когда среди теплого и спелого августа, уже казавшегося вечным, заморосит на неделю мелкий, растворенный в воздухе дождь, и станет ясно, что осень будет, да еще и какая. А потом зима, тоже из мерзейших. А потом умрешь, и окажется, что все вот это и было жизнью. Именно на такие мысли наводит дождливая ленинградская неделя в середине августа, а бывает такое, что словно небо открывается, и высовывается оттуда не ангел, но кукиш.
В такой-то день Поленов шел из своего Резинотреста, не замечая, что за ним в почтительном отдалении следует низкорослый растрепанный старик в черном пальто, лепится вдоль стен, словно загримировавшийся толстый мальчик сам с собою играет в сыщика. Поленов шел по лужам, злой и уставший. Грела его только мысль, что, вернувшись домой, он начерно изложит все, что знает об Остромове, а потом будет долго сладострастно перебелять. Этой работы могло хватить дней на пять, пять пустых одиноких дней, которые найдется чем наполнить, особенно ценно, что в выходные. Выходных Поленов не выносил. Он, правда, не решил еще окончательно, отказаться ли от упражнений. Все-таки они заполняли утро, и лучше было приплясывать, чем лежать. И бодрило, это верно.
Он зашел, как часто делал по четвергам, в чайную на Рыбацкой. Чайная была открыта, но электричество не горело.
— Авария, — кратко пояснил рыхлый Егор за стойкой. — Как всегда?
Поленову нравилось, что хоть где-то ему говорили «как всегда». Дома не было, по сути, так хоть где-то интересовались его вкусами. Хотел гнездо, внуков, а теперь на старости лет только и был ему рад рыхлый Егор.
«Как всегда» значило пирожок с луком и яйцом, горячего чаю стакан и немного водки. Иногда, если душа просила, то рыба жареная лещ и еще немного водки. Егор поставил перед Поленовым стопку, толстую белую ленпитовскую тарелку с пирожком (полустершийся узор на тарелке был — черные люди, красные флаги) и стакан чаю в подстаканнике. На подстаканнике было тиснение в честь первомая, успокаивающее, как всякая человеческая глупость среди нечеловеческих обстоятельств. Был сумрак и дождь, время, когда люди и обстоятельства кажутся не теми.
Поленов был один в чайной, прочие сидели по домам в такое время. Вдруг открылась дверь, и ввалился низкорослый, бородатый. Поленов только успел выпить рюмку и закусить слабую водку пирожком.
— Не возражаете? — спросил мокрый посетитель, усаживаясь напротив, хотя свободных столов было в чайной еще шесть штук, все плохо оструганные.
— Пожалуйста, — сказал Поленов, которому было не по себе, и он радовался живой душе.
— Погода превосходная, — сказал бородач. — Любезный! Водочки, селедочки, картошечки.
Егор вяло зашевелился за стойкой.
— Превосходная? — переспросил Поленов, дивясь такому вкусу.
— Для иного дела превосходная, — кивнул старик. Он явно был старик, но бодрый, моложавый. — Есть дела, которые в такую пору только и обделывать. А, товарисч?
— Не знаю, о чем вы, — сухо сказал Поленов. Все это переставало нравиться ему.
— А я вот вам расскажу, о чем я, — с готовностью ответил старик. — Например, давеча было на Выборгской стороне. Идет мужчина, впереди женщина. Даже девушка. Погода совершенно вот такая. Он видит ее только со спины. Но ему становится интересно, что делает девушка под дождем. И может быть, он одинокий, вроде вас. Естественным порядком он ее нагоняет. Заглядывает в лицо. И что же он там видит, по-вашему?
174 
