178 
— Что, нравится? — спросил Клингенмайер с коллекционерской гордостью.
— Очень странно, — медленно проговорил Даня. — Я никогда не подумал бы, что… но ведь это же не буквально?
— Самым буквальным образом, — строго сказал Клингенмайер. — Имейте в виду, человек взлетает только тогда, когда сбросит балласт, превышающий его собственный вес. Это нетрудно. Трудно потом. Всякая вещь со своей историей, но рассказывать скучно.
— Как может быть скучно рассказывать истории? — искренне изумился Даня.
— Они все похожи, — объяснил антиквар. — Знаете, сколько раз у меня просили обратно вот это колечко? Шесть раз приходил человек, и шесть раз я ему говорил: возьмите. Но здесь ведь полуподвал. И он просто не мог войти.
Сказка, понял Даня. Опять сказка. Все только и делают, что рассказывают параболы, — один учитель может предложить что-то серьезное.
— Я никогда ничего не придумываю и не шучу, — строже прежнего сказал Клингенмайер. — Вы юноша наблюдательный. Вам стоило бы, мне кажется, сюда приходить просто так, вне зависимости от сундука.
— Я бы рад, — растерянно сказал Даня. — Но у вас ведь, кажется, исторический кружок…
— У меня м о й кружок. Кого позову, тот и придет. А вы, когда пару раз сходите, спросите себя, так ли уж вам надо учиться левитации именно у Бориса Васильевича.
— С Борисом Васильевичем, — сказал Даня с достоинством, — нас свели особые обстоятельства. Это не мой выбор.
— Ну, если обстоя-ательства, — насмешливо протянул Клингенмайер. — Я просто к тому, что путь к левитации через Бориса Васильевича — не самый короткий, и приземление бывает разное. Впрочем, все на ваше усмотрение. У меня собрание через две недели.
— Да! — вспомнил Даня. — Что мне передать?
— Вот тогда и посмотрим, — сказал Клингенмайер. — Надумаете что-нибудь оставить — заходите.
5
— Что же, — сказал Варченко, затягиваясь ароматным, — кажется, пора нам, двум магам, поговорить с глазу на глаз, дражайший Борис Васильевич.
В тоне его звучала уютность, почти интимность. Тени плясали.
— Да уж давно бы, кажется, время открыть карты, Александр Валерьевич, — сказал Остромов, располагаясь напротив и забрасывая ногу на ногу.
Он доверял Варченке не вполне: хорошо, хорошо, а быть худу. Что-то в нем было не так, в особенности эта скрытность. И потом, Остромов не очень понимал, кто за ним стоит. Если бы Огранов, так они давно бы поговорили.
— Посмотрел я ваш кружок — занятно. Людишки, конечно, швах.
Остромов поколебался, защищать ли людишек, но счел за лучшее солидно кивнуть.
— Ну-с, положим, фокусам вы их научите. Вот этаким, — сказал Варченко и пошевелил пальцами в пламени свечи.
— Или вот этаким, — сказал Остромов и показал исчезновение монеты.
— Или таким, — сказал Варченко и вытащил монету из остромовского уха.
Остромов подумал, как хорошо бы сейчас слегка приподняться над диваном, небрежно, заложа ногу на ногу, но ограничился демонической усмешкой.
— Все это мило, — повторил Варченко, — но не будем друг другу устраивать этих, знаете, реверансов, как Проспер Альпанус с госпожой Розабельверде.
— Вы имеете в виду, — быстро спросил Остромов, — Альпануса Гентского?
— Именно, — не моргнув глазом, но мысленно очень обрадовавшись, заметил Варченко. — Именно Гентского. Так позвольте вас спросить, господин Остромов, какие взгляды вы имеете на политическое устройство России?
— Масонство, как вы знаете, лояльно к любой власти, при которой работает, — без запинки отвечал Остромов, — а впрочем, я не понимаю, по какому праву…
— Ну какое же право, — еще уютней заурчал Варченко, — свои ведь люди. Я, сами знаете, не посвящен, просвещение — дело благое, мне и любопытно. Неужели вы подозреваете, что я прямо от вас, как есть, побегу в ГПУ? Смешно же. Вы не с неба свалились, товарищу Огранову лично известны. Что ж такого, если я спрошу, как вам рисуется идеальное для Отечества устройство?
— Мы, — сказал Остромов сдержанно, — не занимаемся устройством Отечества. Цель наша состоит в нравственном усовершенствовании и постепенном овладении…
— Знаю, знаю, — не слишком вежливо перебил Варченко. — Постепенном овладении способами полетов тел тяжелее воздуха. Борис Васильевич. Я ведь с вами откровенен. Отчего же вы не хотите мне сказать, каковы ваши взгляды на теперешнее положение дел?
178 
