43 
— Дженис, я сказал, хватит!!! — взревел Адам.
Увидев, что лицо Маргарет покрылось красными пятнами, Дженис поняла, что, пожалуй, и впрямь слишком жестока к пожилой даме.
— Да, наверное, хватит, — согласилась она. — Но не лучше ли играть открытыми картами? Терпеть не могу притворства и лжи! — Теперь, когда гнев, а вместе с ним — прежняя решимость схлынули, Дженис почувствовала, что не может ни минуты оставаться в гостиной. — Думаю, сейчас мне лучше уйти, — нервно объявила она, поднимаясь из кресла.
Дженис стоило немалых сил пройти по комнате с высоко поднятой головой, ощущая спиной взгляд двух пар таких одинаковых, таких синих глаз. Она уже собиралась гордо захлопнуть за собой дверь, как вдруг, осененная новой мыслью, обернулась:
— На всякий случай, миссис Лоусон, информирую вас: мой ребенок — стопроцентный Лоусон, и если провести тест на кровь, он это подтвердит. Я хоть сама и незаконнорожденная, но, в отличие от вашего сына, спала только с ним и ни с кем больше! Всего хорошего и приятных сновидений!
Лучшей финальной реплики нельзя было придумать — блестящая и короткая, как раз, чтобы успеть выплеснуть наружу остатки яда и ринуться в спальню, перепрыгивая через две ступеньки из опасения, что Адам погонится за нею.
Он и в самом деле не заставил себя ждать. Едва лишь Дженис перевела дух и снова собралась с силами, как он уже стоял на пороге спальни — прекрасный и грозный, как тропический тайфун.
— Какого дьявола ты устроила матери сцену?
— Не понимаю, какие проблемы? — цинично спросила Дженис. — Я ведь говорила правду! Твоя мать имела право знать о моей беременности. В конце концов, я не хочу стать для нее большим разочарованием, чем уже стала для тебя!
— Разочарование — не вполне подходящее слово для моего отношения к тебе, — процедил Адам.
— Раз так, не стесняйся в выражениях! Я же не Оливия, со мной можно!
— Ты определенно не Оливия, — кивнул Адам. — Но ты моя жена и мать моего будущего ребенка, прочее не имеет значения. Точно так же думает и моя мать. Спроси у нее, когда она выпьет валерьянки и немного остынет, и она заявит тебе то же самое.
— Я до такой степени вывела ее из себя? — испугавшись, спросила Дженис.
— А ты сомневалась?
— О боже, мне нужно срочно пойти к ней и извиниться, — Дженис соскользнула с кровати и вдела ноги в туфли.
— Хватит на сегодня! Моя репутация и без того похоронена!
Дженис замерла от неожиданности.
— Твоя репутация? — переспросила она.
— Она самая. Отныне в глазах матери я не просто ловелас, но совратитель девственниц, губитель юных душ.
— Совратитель и губитель? Но ведь все было не совсем так…
— Это с какой стороны посмотреть. Я на восемь лет старше тебя. Мне следовало проявить осторожность и вообще действовать более ответственно. Так что в глазах матери я типичный образчик законченного сластолюбца и негодяя.
— Но это неправда!
— Слышала бы тебя покойная Стефани Моррисон! — издевательски покачал головой Адам. — Разве не все мужчины без исключения подлецы и негодяи?
— Адам, зачем ты попрекаешь меня этими словами?
— Выслушай и постарайся понять меня, Джен! В отношениях с тобой я всегда находился как бы между Сциллой и Харибдой. С одной стороны — твоя покойная мать, пригрозившая адским огнем, кипящей смолой и прочими загробными муками, если я хотя бы пальцем прикоснусь к ее дочери, а с другой…
— Как? Она говорила тебе такое? — перебила его Дженис.
— Представь себе! Впрочем, я ее не осуждаю. Царствие ей небесное. Стефани Моррисон не хотела, чтобы дочери была уготовлена ее собственная участь. Как бы то ни было, в любом случае, я рассудил, что связываться с Дженис Моррисон — себе дороже и долгое время прекрасно обходился без тебя.
— Ну надо же, какие откровения!
— А ты хотела, чтобы я лгал? Хотела правды — получай ее. Подумай: мне было всего двадцать семь лет, я только что основал компанию, я уже обладал довольно солидными деньгами, свободой, был полон планов и надежд и ничем не желал себя связывать. Хотя — если быть откровенным до конца — глаз на тебя я положил сразу. Ты уже тогда была чертовски привлекательна и от одного твоего вида в голову шибал хмель!
Адам отошел от двери и уселся на край кровати, бесовски сверкнув глазами.
— Ты говорила, что повзрослела, но вплоть до той ночи я этого не замечал. И вдруг ты предстала предо мной — ослепительно прекрасная, сногсшибательно привлекательная, настоящая женщина в полном смысле этого слова!
43 
