43 
– Но ни одному из них «Эспада» не нужна. Может, ты решил, что имеешь какие-то права на ранчо? – Джонас недобро прищурился. – Может, ты уже знал правду о моей Хуаните и о своем рождении? Может, ты решил заполучить «Эспаду»?
– Что?!
– Ты слышал меня, мальчик. Ты пробрался на мою землю и был готов утверждать, что ты мой сын…
Договорить Джонас не успел. Тайлер схватил его за рубашку и стал трясти.
– Вы снова назвали меня «мальчик» и обвинили во лжи. Да я… – Тайлер посмотрел на старика, потом на свои руки, вцепившиеся в его рубашку, и отпустил его. – Слушайте, Бэрон, и слушайте внимательно. Я пришел сюда только с одной целью, и она не имеет отношения к вашему проклятому ранчо. Для меня оно ничего не значит – акры грязи и коровы.
– Эти акры грязи и коровы стоят миллионы.
– Вы же кое-что проверили и должны знать, что мне не нужны деньги.
– Деньги – еще не все.
Тайлер усмехнулся.
– Это нравоучение? Или мудрость, к которой вы шли многие годы?
– Это факт, Кинкейд. Для многих право первородства важнее денег.
– Право первородства? – Тайлер поднял бровь в наигранном недоумении.
– Которое в твоем случае я отрицаю. Да, ты бы мог носить мою фамилию, не застукай я твою мать с тем ковбоем. – Джонас отбросил в сторону так и не зажженную сигару. – Представляю, как ты ненавидишь меня за это.
Тайлер ничем не выдал своих эмоций, но на его щеке дернулся мускул.
– Я не испытываю к вам ненависти. Вы сделали то, что посчитали нужным в сложившейся ситуации.
– Да ладно, Кинкейд, будь честным. Из-за меня тебя вырастили люди, которым за это заплатили. А когда они погибли, тебе пришлось жить в детском доме. Вернее, на ранчо, где перевоспитывают трудных подростков, куда ты попал, угнав машину.
– Это было не самое худшее в моей жизни, – холодно ответил Тайлер. – Да и к чему вы это говорите?
– К тому, что тебе могла прийти в голову мысль явиться сюда и в отместку мне заявить, что ты Бэрон.
– Вы только что доказали мне, что это не так. – Тайлер криво усмехнулся. – И чем больше я узнаю вас, тем больше рад этому.
– На всякий случай предупреждаю тебя, Кинкейд, что не стану делать никаких этих новомодных тестов, чтобы доказать, что ты ублюдок.
– Разве я предлагал вам это?
– Это я так, на всякий случай. А если ты наймешь какого-нибудь пройдоху-адвоката, который станет болтать о генах и хромосомах, я натравлю на вас своих адвокатов и они сделают из вас фарш для собак. – Джонас ткнул пальцем в грудь Тайлера. – Ты понял, парень?
Молниеносным движением Тайлер схватил старика за руку. Несмотря на возраст, мускулы у того оказались крепкими, но Тайлер, безусловно, был сильнее. Он вывернул руку за спину и держал так, пока Джонас не скривился от боли.
– Ах ты, гад, – прошептал Тайлер потрясенно. – Ты ведь сам не уверен в том, что я не твой сын. Ты выбросил ребенка, как мусор, и все это время знал, что он мог быть твоим сыном?!
– Ерунда. Ты не мог быть моим. Я тебе уже сказал, что Хуанита захлопнула передо мной дверь своей спальни, и я целый год… кроме…
– Кроме?
Джонас высвободил руку.
– Кроме одного раза, когда я выломал эту чертову дверь и взял то, что мне принадлежало по праву. Подозреваю, что к тому времени ты уже засел у нее в животе.
– Но ты не уверен.
– Ты не мой сын, Кинкейд! Я уверен в этом, несмотря на то, что говорила моя жена и что скажешь ты. – Он снова резко распахнул дверь. – Ты пришел за правдой, и ты ее получил. И не моя вина, что она тебе не по вкусу.
– Бэрон, представляете вашу надгробную эпитафию? «Джонас Бэрон, патриарх клана Бэронов. Он построил королевство и отказался от первого сына». – Тайлер усмехнулся. – В этом есть что-то библейское, не находите?
– Вон!
– А она знала? Моя мать. Она знала, как вы поступили со мной?
– Я тебе сказал: она умерла при родах. – Взгляд Джонаса был исполнен ненависти. – Но она знала меня. Она знала, что я не идиот, чтобы растить чужого ублюдка. Я ей сказал об этом еще тогда, когда ее живот только начал расти.
Тайлер кивнул. Он представил женщину с такими чертами лица, как у него, под сердцем которой рос ребенок. Представил ее боль, когда муж заявил ей, что не верит в то, что он отец малыша… Представил ее последний вздох, когда она умирала, давая ему жизнь.
Тайлер впервые думал о своей матери как о реальном человеке. У нее было испанское имя. Видимо, этим объясняются иссиня-черные волосы самого Тайлера и его высокие скулы. Она стала для него чем-то близким, даже родным – отчаявшаяся молодая женщина, связанная узами брака с мужчиной, которого она должна была ненавидеть, стойко переносящая все унижения, но трепещущая от страха при мысли о том, что станет с ее малышом, когда он родится. Сердце Тайлера разрывалось от боли.
43 
