Особенно,... 
18 
Спустя час на заднем дворе появились качели, подвешенные на крепких веревках к одной из нижних ветвей могучего дуба. А чуть позже на них уже раскачивался седовласый толстяк, смеясь и радостно вскрикивая, словно никогда в жизни так не развлекался.
Присев на корточки за дощатой оградой загона, Курт Нортвей наблюдал за Джолли, надеясь, что уловка сработает. А из кухонного окна взволнованно выглядывала Хелен, скрестив за спиной руки.
Несколько долгих минут Чарли боролся с любопытством. Наконец он медленно направился в ту сторону, откуда доносились смех Джолли и его веселые возгласы, и нерешительно остановился у ворот. Доминик, по обыкновению дремавший на заднем дворе, пробудился и устремился к мальчику с явным желанием подружиться. Пока Чарли озабоченно хмурился, не зная, как реагировать на поведение кота, пушистый зверек обвился вокруг его босых ног, помахивая хвостом и довольно мурлыча.
Доминик последовал за Чарли, когда тот робко двинулся к качелям. Джолли, заметив его краем глаза, замедлил движение. Он не прикинулся удивленным при виде ребенка, не спросил, не хочет ли тот опробовать новые качели.
– Ты не мог бы подтолкнуть меня, Чарли? – окликнул он мальчугана, и тот мигом оказался у него за спиной.
Чарли не заметил торжества, мелькнувшего в голубых глазах старика, когда уперся ладошками в его широкую спину.
– Ого! Вот так силач! – воскликнул Джолли, незаметно отталкиваясь ногами, будто это Чарли привел качели в движение. – Выше! – возбужденно вопил он, раскачиваясь сильнее. – Давай, Чарли! Еще выше!
Чарли Нортвей хранил молчание, но усердно толкал, бегая взад-вперед по ходу качелей.
Спустя некоторое время Джолли окликнул мальчика:
– Все, Чарли, хватит. – И остановил качели.
Он слез, вытащил из кармана носовой платок и промокнул раскрасневшееся лицо, украдкой наблюдая за ребенком, который бочком обошел качели и забрался на них. Не сказав ни слова, Джолли сунул платок в карман, зашел за спину Чарли и легонько подтолкнул.
Он намеренно придерживал качели, зная, что если Чарли похож на других мальчишек, то скоро захочет раскачиваться быстрее и выше. И тогда ему придется попросить Джолли о помощи.
Оба выжидали, и каждый вел собственную игру.
Малыш на качелях крепко сжимал веревки, напрягал узенькую грудь и вытягивал короткие ножки в попытках раскачать качели.
Седовласый мужчина сознательно игнорировал сигналы, которые посылало ему напряженное тело ребенка. Он чуть не уступил, когда Чарли запрокинул белокурую головку и устремил на него умоляющий взгляд карих глаз. Но он был старше и мудрее, чем упрямый малыш. Покачав головой, Джолли решил держаться прежней тактики. Отчаявшийся Чарли напрягался изо всех сил, тяжко вздыхал, гримасничал. И наконец сдался.
– Вы не качнете меня повыше? – попросил он, бросив взгляд на Джолли. – Пожалуйста.
В это мгновение между ними родилось товарищество. Лицо старика расплылось в широкой усмешке. Мальчик улыбнулся в ответ.
– Как пожелаешь, Чарли, малыш, – отозвался Джолли. – Хоть до самых облаков.
Чарли Нортвей быстро привязался к мудрому снисходительному старику, напоминавшему ему покойного деда. Джолли научил его строгать деревяшки, ловить рыбу, плавать, бросать камушки и еще множеству вещей, совершенно необходимых маленьким мальчикам.
Курт Нортвей был благодарен старому джентльмену. Он не знал, как стать отцом собственному сыну. Джолли Граббс знал. Он вырастил трех сыновей.
Трех шумных, обаятельных, любящих мальчишек, превратившихся со временем в умных, надежных и достойных мужчин.
Замечательных мужчин, заслуживших уважение своего отца.
Мужчин, которые знали, что такое честь.
Храбрецов, сложивших головы на войне.
Глава 9
Найлз Ловлесс посмотрел на золотые часы с бриллиантами, которые извлек из кармашка жилета. Было три часа дня. Он отодвинул кожаное кресло и поднялся из-за массивного письменного стола красного дерева.
Проследовав через просторную контору к окнам, выходившим на Мэйн-стрит, он опустил жалюзи и запер застекленную дверь, где золотой вязью было начертано: «Ловлесс энтерпрайзес».
Самодовольно улыбнувшись, Найлз потянулся к висевшему на вешалке серому полотняному пиджаку отличного покроя. Надев его, остановился перед зеркалом, одернул двубортный жилет жемчужно-серого оттенка и поправил серый шелковый галстук. Широкополую шляпу слегка надвинул на лоб. Пройдясь холеной рукой по гладко выбритым щекам, послюнявил указательный палец и пригладил густые светло-русые усы, переходившие в бакенбарды.
18 
