74 
«Нам сказали, что это был Каллаброн. У нас нет лекарства от такого яда», сказал старик. Рушка переместил своё внимание прочь от настойчивого взгляда Ястреба.
«Я думал, что ты придёшь хотя бы сказать мне это, Рушка»
Старик махнул рукой. «Это была бы бесполезная поездка. Кроме того, я был уверен, что у тебя хватало неотложных дел, с которыми тебе надо было справляться. Кроме того, она исцелилась, и всё хорошо, что хорошо заканчивается, так?»
Ястреб моргнул. Он никогда не видел, чтобы его друг вёл себя так странно. Обычно Рушка был вежливым и радостным. Но сегодня в воздухе повисла тяжесть, и такая осязаемая, что даже дышалось с трудом.
И Рушка не говорил. Это уже само по себе было странностью.
Хоук хлебнул кофе, его глаза задержались на веренице людей в самом конце долины. Если он хотел ответа, ему надо было просто задать свои вопросы. «Почему ты уехал отсюда, Рушка? Ты оставался на моём северном поле годами».
Взгляд Рушки последовал за взглядом Ястреба, и горечь отразилась в его карих глазах. «Ты приехал за Зэлди?», резко спросил Рушка.
Я не могу обручиться с Зэлди, сказал Хоук этому мужчине десять лет назад, когда был связан службой у своего короля. Цыгане хотели достойной партии и предложили их самую красивую молодую женщину. Он объяснил, что для него это просто невозможно – взять жену, и Рушка понял, тогда как Эсмерельда этого так и не сделала. Зэлди, как они её называли, была так взбешена его отказом, что тут же принялась ложиться со всеми мужчинами подряд, шокировав даже свой весьма свободомыслящий народ. Цыгане не ценили девственность – жизнь была слишком коротка для воздержания любого сорта, что и было одной из причин, почему этот народ показался ему, молодому парню, таким интригующим. Ему было десять, когда он тайком увидел смуглую цыганскую девчонку с подающими надежду грудями и розовыми сосками, занимающуюся любовью с мужчиной. Два лета спустя она пришла к нему, сказав, что наступила и его очередь. Ах, каким вещам научился он у этих людей.
«У меня с Эсмерельдой разошлись пути».
Старик кивнул. «Она сказала то же самое». Рушка сплюнул в пыль у своих ног. «Потом она стала встречаться с ним».
«Кем?», спросил Хоук, зная, каков будет ответ.
«Мы не произносим имя. Он служит на твоей земле, занимаясь обработкой металлов».
«Кто он такой?», настаивал Хоук.
«Ты знаешь мужчину, которого я имею ввиду».
«Да, но кто он на самом деле?»
Рушка потёр лоб усталой рукой.
Да, Хоук с изумлением осознал, что Рушка определённо плакал.
«Бывают ситуации, в которых даже цыгане не торгуются, не важно сколько золото обещано за услуги. Эсмерельда не всегда была такой осведомлённой. Мой народ приносит тебе свои извинения, милорд», тихо сказал Рушка.
Неужели весь мир сошёл с ума? Думал Хоук, допивая остатки своего кофе. Рушку совершенно невозможно было понять. Неожиданно, его старый друг поднялся и закружился вокруг себя, чтобы посмотреть на ручей цыганского каравана, тянущегося вниз к долине.
«Что происходит, Рушка?», спросил Хоук, взирая на странное шествие. Это походило на какой-то цыганский обряд, но если он был таковым, то Хоук его никогда раньше не видел.
«Эсмерельда мертва. Она ушла в море».
Хоук вскочил на ноги. «Море! Это смерть для брухдскара. Для того, кто предал своих!»
«Она так и сделала».
«Но она была твоей дочерью, Рушка. Как?»
Плечи старика качнулись вперёд, и Хоук увидел его боль в каждой линии его тела. «Она пыталась три раза убить твою леди», наконец сказал он.
Хоук стоял, словно оглушённый. «Эсмерельда?»
«Трижды. Из дротика и из арбалета. Повязка, которую ты носишь на своей руке – наших рук дело. Если ты изгонишь нас со своей земли, мы больше никогда не омрачим своим присутствием твои поля. Мы ответили предательством на твоё гостеприимство и выставили на посмешище твою искренность и доброту».
Эсмерельда. Всё сходилось. Всё же он не мог возложить ответственность за её действия на уравновешенного, сострадательного и мудрого Рушку. Нет, ни на него, ни на ещё кого-нибудь из цыган. «Я никогда не стал бы пытаться изгнать вас с моих земель; вы всегда можете свободно приходить в Далкейт-над-Морем. Её бесчестие не твоё, Рушка».
«Ах, но это так. Она думала, что если с твоей новоявленной невестой будет покончено, ты станешь свободным и сможешь жениться на ней. Я плохо её знал, хотя она и была моей дочерью. Бывали времена, когда я даже размышлял над некой тёмной сущностью в её сердце. Но он привёл её к нам прошлой ночью, и под луной она во всём призналась. У нас не было выбора, как только поступить по чести со всеми… вовлечёнными… сторонами, перед которыми мы в долгу».
74 
