15 
— Никакая она не вертихвостка, — проворчал Серж.
— Тогда, как я уже и сказал, все уладится, вот увидишь, — заверил его дед. — У настоящих женщин сердца чуткие и мягкие. Если хочешь, я пойду и позвоню ей, все расскажу…
Серж напряг не желающий работать мозг. Что дед мог рассказать Джун? Что какие-то придурки нанесли его внуку несколько ножевых ранений?
Серж представил, как помрачнеет милое лицо Джун, как она примчится сюда, в эту безликую стерильную больничную палату, как будет смотреть на него, пытаясь казаться спокойной, как потом, вернувшись домой, еще, чего доброго, расплачется. Нет, подобного он допустить не мог.
Ему в голову пришла другая идея: сообщить Джун, что его на неопределенный срок отправили в командировку. Но, взвесив рее «за» и «против», Серж отказался и от нее. В командировке — хоть на краю земли — ему никто не запретил бы общаться с ней по телефону, а у него не было возможности ей звонить. Разговаривал он с большим трудом, по-видимому из-за раны на шее, даже пошевелить головой не мог. Да что там пошевелить головой — думал он и то через силу.
— Нет, не надо ей звонить, — сказал Серж со всей решительностью, на которую только был способен в своем жалком состоянии.
— Я тоже так считаю, — подхватил дед. — Зачем пугать бедную девушку? Вот выздоровеешь, встретитесь и поговорите. Она все поймет, я нутром чую.
— И маме ничего не… — начал Серж, но дед перебил его:
— Хорошо-хорошо, не скажу. Придумаю что-нибудь. Сочиню, что ты уехал в командировку или что-нибудь в этом духе. Ты только не переживай и поменьше разговаривай. Тебе это вредно, так врач сказал.
Серж впервые всерьез задумался о своих ранах, и дед, взглянув ему в глаза, как будто прочел его мысли:
— У одного из этих чертей оказался нож. Он всадил его тебе в горло. Слава богу, не попал в сонную артерию! А потом еще в плечо и кисть. — Дед сгорбился, виновато шмыгнул носом. — Знаешь, ты, наверное, прав, — произнес он, потупив взгляд. — Мне лучше уехать из этого проклятого района. Слишком уж там стало неспокойно.
Серж хотел было засмеяться, но горло обожгло огнем. В знак одобрения он лишь закрыл и открыл глаза.
— Мне давно следовало решиться, — оживился дед. — Да глупые воспоминания не отпускали. В этот самый дом я привел твою бабушку, сюда же привезли твоего новорожденного отца…
Раньше ведь все по-другому было: никто не обижал на нашей улице девчонок, никто не размахивал ножами.
Он умолк, очевидно перенесшись мыслями в далекие светлые времена.
Потом вновь заговорил — решительно и громко:
— Но бог с ними, с этими воспоминаниями. Они, в конце концов, навсегда со мной останутся. Типов, с которыми ты связался, забрала полиция. Ее моя соседка вызвала. — Он взглянул на внука, и в его покрасневших глазах одновременно отразились любовь, раскаяние и тревога. — Сейчас главное, чтобы ты поправился. Вот поднимешься, окрепнешь, и мы вместе подыщем для меня новый дом. На новоселье придешь вместе со своей невестой, понял?
Дед погрозил сухим, пожелтевшим от сигарет пальцем. Серж слабо улыбнулся, опять закрыл и открыл глаза.
Какое красивое слово «невеста», подумал он.
И очень подходит Джун.
Дед уехал поздно вечером, пообещав, что, как только доберется до дома, тут же позвонит дежурной медсестре. Серж до того самого момента, пока ему не сообщили, что с дедом все в порядке, волновался, опасаясь, как бы дружки тех «героев» не захотели отыграться на старике.
Потом на него внезапно навалилась страшная усталость, и, сломленный ею, он погрузился в тревожный сон. Перед его глазами замелькали на удивление отчетливые образы кричащей девочки-подростка в оранжевом топе, хохочущего парня с ярко-рыжими волосами, сгорбившегося деда, испуганно взирающей на него Джун. Ему хотелось протянуть руку и прикоснуться к ее милому лицу, но он не мог пошевелить и пальцем, а Джун вдруг пожала плечами и куда-то исчезла.
Люди в его воображении сменились мельтешащими точками и полосами, и от их бесконечного движения, от обилия цветов он чуть не закричал. Ему было жарко и хотелось скинуть с себя абсолютно все, высвободить шею, руку, вздохнуть полной грудью и побежать, бежать, оставляя позади этот ад…
Серж открыл глаза, увидел яркий солнечный свет за окном и понял, что всю ночь бредил. Его горло до сих пор нещадно болело, как и рука. Всем его существом владела пугающая слабость, и, казалось, она уже никогда не откажется от своих прав на него.
15 
