115 
— Сейчас — да. Смерть моего мужа… как это сказать… поразила меня до глубины души. И сейчас я колеблюсь, оставаться мне здесь или нет.
— У вас есть дети? Она отвернулась.
— У меня сын, — сказала она, помолчав.
— Вы переедете к нему?
— Он мертв, — ответила она.
Я сказала, что мне очень жаль, и тут поняла, что мы задаем слишком много вопросов.
Потом мы заговорили о Версале, о чудесах дворца и садов, о рощах, водопадах и бронзовых статуях.
— Вы уже видели купальню Аполлона, — поинтересовалась она, — где Бог изображен на своей колеснице, запряженной четырьмя лошадьми?
Мы кивнули.
— Как бы мне хотелось побывать на одном из этих представлений на воде! — сказала она. — Я слышала, что это неземное зрелище.
— Я бывал на одном из таких, — отозвался Хессенфилд. — По воде плавали венецианские гондолы, украшенные цветами. Это было действительно прекрасно, особенно ночью, при свете фейерверков.
Потом Хессенфилд описал нам оранжерею и водопады. Он гораздо лучше был знаком с Версалем, нежели мы.
— Вы не только помогли мне добраться до дома, но еще и «показали» дворец! — воскликнула мадам де Партьер.
Она повернулась ко мне и взяла в руку одну из перчаток, которые лежали на сиденье.
— Это просто восхитительно! — заметила она. — Какая чудесная, вышивка, и эта нежная отделка жемчугами… Они прекрасны. Скажите, где вы приобрели такие перчатки?
— У меня замечательная портниха, — ответила я. — Она не позволяет мне ничего выбирать самой. Это она привезла эти перчатки и сказала, что они очень подойдут к сегодняшнему наряду.
— И была права. Я поинтересовалась, потому что думала, что на меня работают лучшие мастера Парижа по пошиву перчаток. Неподалеку от замка Шатле есть крошечная лавка, но владелец ее — настоящий гений. В его распоряжении пять девушек, которые шьют, но оформление полностью его, а это главное, и он настоящий мастер своего дела. Но ваши ничем не отличаются от тех перчаток, что я покупаю у него.
Она погладила перчатку и положила ее обратно на сиденье. Вскоре мы добрались до Парижа.
Хессенфилд сказал, что сначала мы завезем мадам де Партьер на улицу Сен-Антуан, а потом уже отправимся домой. Когда мы подъехали к ее дому, Хессенфилд вышел из кареты, чтобы помочь ей спуститься, но когда она поднялась и собралась было выходить, то вдруг издала возглас разочарования. Она наклонилась и подняла что-то. Это была моя перчатка, которая лежала на сиденье. Она смахнула ее на пол, когда вставала, и случайно наступила на нее.
Когда она подняла ее и осмотрела, мне показалось, что она вот-вот расплачется. На вышивке осталось грязное пятно, а несколько жемчужинок раскололось.
— О, что я натворила! — воскликнула она.
— Ничего, — сказала я. — Мадам Пантон починит ее, и она будет как новая.
— Но я испортила ee! Вы были так добры ко мне, и вот как я вам отплатила за это.
— Мадам, прошу вас, — вступил в разговор Хессенфилд. — Это такая мелочь… пустяк.
— Я никогда не прощу себе этого. После того, что вы сделали для меня…
— Умоляю вас, — сказала я, — не надо так расстраиваться. Это была чудесная поездка, и мы наслаждались разговором с вами.
— Да, конечно, — добавил Хессенфилд, — и мы не сделали ничего особенного. Мы все равно возвращались в Париж.
— Как вы добры ко мне.
Хессенфилд взял мадам де Партьер под руку и проводил до дома. Там она повернулась и печально улыбнулась мне.
— До свидания, мадам де Партьер! — сказала я. — Было большим удовольствием познакомиться с вами.
— До свидания! — сказала она. Так я побывала в Версале.
Я скучала по Мэри Мартон. Может, она и шпионила за нами, но в то же самое время она была такой прекрасной воспитательницей: Кларисса расспрашивала меня о ней.
От ребенка, обладающего пытливым умом, очень трудно отделаться неубедительными ответами, а сказать правду я ей не могла. Но я не раз думала о том, как бы она восприняла своим детским сознанием всю эту мешанину из шпионов и заговоров.
Очень помогла мне Жанна, постепенно она взяла уход за девочкой на себя. Кларисса полюбила ее, и на Жанну обрушился град вопросов, на которые, однако, всегда давались удовлетворительные ответы.
С Клариссой Жанна говорила только по-французски, и девочка теперь с великолепным акцентом говорила как по-английски, так и по-французски, и порой невозможно было сказать, какой стране она принадлежит.
115 
