Особенно,... 
6 
– Привет, Леонард, – говорил я, – не то чтобы я ожидаю, что все придут, но я устраиваю маленькую вечеринку. – И потом я смеялся, словно никогда не говорил этого раньше. Что было хорошо, пока я случайно не позвонил ему второй раз.
– Я уже это слышал, – сказал он.
Большинство ребят не обратили бы на это внимания, но не Леонард. Я успокоил себя тем, что он всегда был чересчур точным.
Девушек я оставил на потом. Первой позвонил Сюзан Фэйрли, у нее была ко мне пламенная страсть, односторонняя страсть, могу добавить, но я знал, что она придет. Затем позвонил Адриен Мустард, дочке доктора, и сказал, чтобы она привела с собой Мэри-Энн Паркер. Потом пошли девочки из Епископской школы, Джейн Мартин и Родент, и Джейми Портер, которая позволяла делать с нею очень многое, если удавалось застать ее одну. И поскольку здесь все получилось, я стал звонить более трудным случаям – хорошеньким девочкам-католичкам, Памеле Метьюз, и Анне Кристи, и Синтии Макдоналд, которая была так красива, что пугала меня. Кто – то спросил меня, не сообщить ли о вечеринке Дафни Ганн, и я сказал, конечно, почему бы и нет.
В пятницу, в день вечеринки, я отправился домой сразу после школы. Мама, разумеется, все сделала. Она вертелась по дому, словно это была ее вечеринка.
– Я приготовила картофельные чипсы, крендельки, кока-колу, апельсиновую шипучку, сладкий соус, я знаю, ты его не любишь, но некоторые дети любят.
– А что в качестве зелени? – спросил я.
– Не будь таким недоброжелательным. Есть маринованные штучки. Ты не обязан их есть.
– Отсюда чувствую их запах.
– Тогда встань где-нибудь еще. Черт возьми, я забыла шляпы для вечеринки.
Мое лицо вытянулось.
– Я шучу, – мягко сказала она, словно ее оскорбило, что я мог такое подумать.
– Тебе лучше расслабиться, Саймон, – сказал брат. – Предполагается, что это будет праздник.
Я поднялся наверх, оставив маму хлопотать по хозяйству. Принял душ, высушил волосы ее феном, отчего они легли как надо. Пышно, но естественно. Я хочу сказать, чтобы никто не перепутал меня с Троем Донахью, но я бы знал, что все в порядке. Натянул жесткие черные слаксы и синий свитер. Он подчеркивает мои глаза, мама всегда так говорит. Побрызгался дезодорантом старика «Олд Спайс», но рубашка уже была на мне, так что пришлось расстегнуть пару пуговиц и побрызгаться под ней. Я беспокоился, не растреплется ли прическа оттого, что я так много двигаюсь. Наконец вычистил зубы и полоскал рот, пока не подавился.
– Господи Иисусе, Саймон, – сказал Харпер через дверь ванной. – Что, твою мать, здесь происходит?
Мама крикнула снизу:
– Харпер! Что за язык!
– О да, – отвечал он с балкона, – как будто братик никогда не слышал таких слов раньше.
– Это не имеет значения, – сказала она. Не разозлилась или что-то там еще. Просто уточнила.
Он промолчал, что было неплохо, потому что у него в запасе осталась еще одна остроумная ремарка, прежде чем она по-настоящему выйдет из себя.
Парочка ребят явилась до официального начала вечеринки. Они были разодеты в пух и прах, от них пахло мылом, дезодорантом и шампунем. Мы все были несколько возбуждены и не отрываясь смотрели друг на друга – целая вечеринка была у нас впереди, это опьяняло. Но в то же время, словно бы ниоткуда, у меня появились самые жуткие мысли, такие мысли, которые заставляют думать, что твое место – в сумасшедшем доме. Я представлял себе, как мама входит в мою спальню, в лице ни кровинки, и говорит: «Что-то ужасное случилось с твоим отцом, тебе придется отменить вечеринку».
Я представляю себе такие вещи, чтобы помучить себя. Думаю об этом потому, что у меня в крови черные частицы. Так случается всякий раз, как они проходят через мозг. Один раз я читал историю о парне, у жены которого родился ребенок. Он был с нею в родильной комнате, и все, о чем он мог думать, – это о нацистах, которые бросали младенцев в печи. И я помню, что тогда подумал: ты все профукал, парень, ты по-настоящему все профукал. Существует миллион других вещей, о которых парень должен думать в такой момент. Вот так и со мной – вечеринка только началась, а я думал о нацистах и о младенцах и о том, как мой отец умирает. К счастью, в дверях показались новые гости.
Мама исчезла, как она и обещала, и оставила меня со всей оравой внизу.
Примерно в полдесятого я огляделся и осознал, что, если даже больше никто не придет, дом уже полон. Должно быть, в тот вечер, в пятницу, образовался вакуум, и все решили ликвидировать его – вот и потянулись стаей, словно лемминги, которые каждые десять лет или что-то вроде того решают броситься с утеса. Люди толпились на кухне, в гостиной, даже в прихожей. Подходили к холодильнику, брали еду, вели себя так, словно сотни раз уже здесь бывали. Это было здорово. На самом деле парочка из них даже перетекла в подвал. Они готовились провернуть там кое-что весьма серьезное.
6 
