Особенно,... 
5 
Десять минут прошли. Из комнаты моего папаши не раздавалось ни звука, даже никто не выглянул. Я не знал, что они там делают, и начал испытывать неловкость. Сестры смотрели на меня, проходя мимо. Так что я пошел бродить по коридорам. Там было много струящегося света, записанной музыки и все очень цивильно. Но когда я свернул за угол, то услышал стон, идущий из-за двери, по-настоящему ужасный, стон конца света, словно хотя бы одну из сумасшедших личностей не волновало, что о ней подумают. Это было так больно, словно смотреть, как рождается животное, и бояться, что из тебя вырвется «мать-перемать». Я заторопился обратно к комнате отца. Я не стал ждать, нет, я просто ворвался в дверь.
Мама сидела на кровати, держа его за руку, и я слышал, как он сказал: «Во мне больше нет уверенности». Потом он увидел, что я стою там, и обычное выражение нетерпения и раздражения проявилось у него в лице. Он тут лее закрылся.
– Одну минутку, – сказал он, словно я был идиотом, словно я вломился на свадьбу весь в джеме и кошачьей шерсти. – Твоя мать побудет здесь.
Я снова вышел в коридор, немало оскорбленный. Когда меня отталкивают вот так, у меня в теле появляется ощущение какой-то металлической пустоты, и я не могу избавиться от него, пока не пожалуюсь тому человеку, который заставил меня это чувствовать. Но с моим папашей… Он был человек старой школы, если я об этом не упоминал – он не считал, что я имею права возражать. Так что вам никогда не удалось бы сделать это с ним. Он делал вас больным от ярости и полным планов проткнуть его вилами.
Я взглянул на медсестру, которая смотрела на меня. Даже моя осанка изменилась. Я прислонился к стене и скрестил руки. Это, во всяком случае, было нечто знакомое. Потом я вспомнил почему. Именно так я стоял в коридоре, когда меня выкидывали из класса за то, что я козел. Точно таким же образом.
«О да, вот на что это похоже, – подумал я про себя. – А ведь одну секунду мне казалось, что я по-настоящему по нему соскучился».
Через несколько минут мама, дрожа от волнения, выбралась наружу, встревоженная и улыбчивая, пытающаяся сделать вид, что все в порядке.
– Он чувствует себя не очень хорошо, – сказала она.
Я фыркнул. Я не должен был этого делать, но я фыркнул. Это было частично для того, чтоб наказать ее за то, что она не взяла мою сторону, за то, что не вмешалась. Я вошел.
Отец лежал на кровати в синей пижаме. Его лицо было серым, руки сложены на груди, словно окостеневшие. Натурально он ничего не сказал о том, как пнул меня несколько минут назад. «Прости» было бы трюком, я бы растаял от изумления; я бы растаял и от признательности, потому что это освободило бы меня от чувства, что грудь стягивает ремень.
Он спросил меня о школе, о тесте, который я прошел неделей раньше. Там был равнобедренный треугольник, но с ошибкой. Из-за машинописи. Так что вместо того, чтобы проблему решить, я доказал, что ее невозможно решить.
– Охо-хо, – сказал он. – Это хорошо. Это очень хорошо.
Он не слышал ни одного траханого слова, которое я говорил, любой дурак мог это видеть, и я немедленно почувствовал себя униженным оттого, что снова позволил ему играть собой, словно сосунком, что приехал сюда, думая, что он будет рад меня видеть и все такое. Но нет, он просто выставил меня дураком, как обычно.
– Приятно было тебя повидать, – сказал я.
Мы пожали руки. Я вернулся обратно в коридор. Мама стояла там и курила.
– Как все прошло? – спросил она.
Я рассмеялся.
– Не будь таким, – поспешно сказала она. – Это так непривлекательно.
Я переждал пару ударов сердца. Я чувствовал, как мое лицо искривляется. Словно мускулы двигаются по своей воле и разумению.
– Да, не заставляй меня приезжать в следующий раз, – сказал я.
В тот вечер я пригласил чертову тучу народу. Часть меня была готова к тому, что они скажут: «Вечеринка? У тебя дома? С какого перепугу я пойду к тебе на вечеринку?!» Но все пошло не так, совсем не так. Мама была права. Людям нравится, когда их приглашают, даже если приглашает козел, не то чтобы я был таким, но если бы у них был выбор, они бы скорее предпочли пойти, чем если бы их не пригласили. Это вроде победительной движущей силы, это обзванивание людей, и к концу это набирает настоящую скорость, словно гонки или что-то вроде того. В этом было столько силы, что я даже позвонил нескольким людям, которых не собирался приглашать. Что за черт, думал я, вечеринка на самом деле – только предлог, чтобы осуществить это. Я продолжал проделывать ту же шутку снова и снова, словно по наитию.
5 
