159 
Ему снилась Стелла, во сне он видел ее красивую, царственную египетскую голову. Диана трогала его, дарила ему крохи покоя, но он ее презирал. Он восхищался Стеллой, но не мог с ней ладить, она была врагом. Он чувствовал слабое облегчение, что она не здесь, а где-то еще, но ничуть не тревожился за нее и не задавался вопросом, где она может быть. Где бы она ни была, она сильна, здорова духом и пожирает окружающую реальность, питая свою собственную. Он уважал и даже в своем роде ценил эту чудовищную силу, из-за которой Стелла была так опасна, так ненавистна ему. Он все время вспоминал несчастный случай с машиной. Он помнил оглушающий, устрашающий звук, с которым машина вошла в воду, и потрясение, когда Стелла выплыла из машины, подобно рыбе. Но он никак не мог вспомнить, что было сразу перед тем. Он в самом деле толкал машину? Неужели он оказался способен на такое? Может, он просто придумал, что уперся тогда руками в заднее стекло, а напряженными ногами — в булыжники мостовой и двинул машину вперед? Конечно, это фантазии, у него часто бывают фантазии и сны о насилии. Он — слабая ползучая тварь, его жестокость — чистый вымысел. «Я больше так не могу, — подумал он. — Нужно порвать с Розановым. Я с ним еще раз увижусь. Если он мне скажет доброе слово, хоть одно, оно перевернет мир. Одно доброе слово — и я уйду с миром. Он не может мне отказать, это будет чудовищная жестокость. Как я умудрился унизиться до того, чтобы молить об одном слове?»
Джордж дошел до утеса, и ему открылся другой, тоже знакомый, вид на море. Здесь желтая трава резко обрывалась над острым краем скалы. Черно-коричневые скалы с красными прожилками не чинно спускались к воде, а обрушивались рваной бесформенной кашей трещин, осыпей и нависших карнизов. Внизу, в море, кишели, орали над какой-то добычей серебристые чайки: они были недосягаемы, хотя и летали совсем близко. Джордж взглянул на мягкие пятнистые спины, на злые глаза птиц и почувствовал некоторое удовлетворение. Всплыли детские впечатления от моря, от каникул, а по ассоциации — и воспоминания об отце, к счастью, бесповоротно мертвом. Джордж не любил отца и рано превратил его — не в чудовище, но, пророчески, в призрака. Призрак умершего отца, связанный с чайками сложной двойной ассоциацией, возник рядом, обдал холодом, но не причинил вреда. Казалось, к воде спуститься невозможно, но это был любимый уголок Джорджа, и он досконально изучил его в детстве, во время прогулок к морю, еще до того, как Алекс купила Мэривилль. Тогда желанным домом владел полковник Эйтлинг, знаменитый тем, что запрещал детям Маккефри (большому Джорджу и маленькому Брайану) ходить по его земле. Спуститься вниз было можно (и Джордж не выдал братьям этой тайны): пролезть через куст бузины в круглую дыру в скале, оттуда проскользнуть, держась за ветки, на скальный карниз, а потом перепрыгнуть на ступеньки, и так далее, пока не достигнешь воды. Джордж, невидимый из окон дома, разделся на вершине утеса, снял всю одежду и аккуратно сложил, словно отправляя обряд. Шагнул в куст, прижимаясь к утесу, и нащупал ногой невидимую сверху дыру. Еле пролез в нее, ободравшись о камни. Уселся на карниз и осторожно спустился оттуда на плоский камень, потом начал так же осторожно слезать по ступенькам. Старею, подумал он. Нырнул в глубокую воду, которая поднималась и опускалась, и ахнул от холода.
Джордж хорошо плавал, он поплыл в море, как выдра. «Ах, как хорошо, хорошо», — подумал он, чувствуя, как вода омывает голову и плечи. В то же время холодное море пугало его; в таком море можно скоро утонуть, можно умереть от переохлаждения. «Хотел бы я так умереть, — подумал он, — Если плыть и плыть вперед, то я умру и тогда окончательно порву с Розановым. Правда, в таком случае победа останется за ним. Но какая разница?» Он плыл, разрезая верхушки волн с пенистыми гребнями, вперед и вперед, к морским царствам, где никогда не видели суши и не слыхали о ней. Вдруг он заметил что-то в зеленой качающейся ложбине волны, под собой, недалеко, и сперва решил, что это пластиковый пакет. Потом — что это дохлая рыба, потом, когда оно вроде бы пошевелилось, — что это странный краб или большая медуза. Он сбавил ход и повернулся, чтобы посмотреть. Какая-то ужасная тварь. Потом Джордж понял, что это маленькое четвероногое млекопитающее, что это Зед.
Джордж вскрикнул от удивления и отчаяния. Он ясно видел, как высоко поднята белая мордочка, как уставились глаза, как слабо двигаются лапки. Еще мгновение — и собачка исчезла, стремительно поднятая над гребнем волны неодолимой силой. Джордж метнулся в ту сторону, отчаянно напрягая взгляд в поисках маленького беспомощного создания. И вдруг отвлекся, осознав, сколь огромно небо над головой, как бескраен океан вокруг, какие громады и пропасти движутся вокруг него, как ослепительно вспыхивает пена… Он опять увидел Зеда и схватил его, потом, работая ногами, приподнял над водой. Мокрое тельце обвисло в руках, но иссиня-черные смышленые глаза уставились на спасителя. Я не смогу забраться на утес с Зедом в руках, подумал Джордж. Кроме того, они там, должно быть, уже с ума сошли. Но как он, бедненький, тут оказался? Надо обогнуть мыс; если подобраться ближе к скалам, я выйду из течения. Джорджу, продрогшему и усталому, в бурном море непросто было грести одной рукой, второй неся над водой Зеда. Но когда Джордж остановился, чтобы отдохнуть, стоя вертикально в воде, Зед словно намеренно соскользнул ему на плечо и прижался к шее (как только сегодня научил его Адам). Джордж понял и теперь уже держал собачку за прядь меха, прижав одну руку к груди — так он мог продвигаться чуть быстрее. Том первый услышал крик, когда Джордж добрался до скал на другой стороне, ощутил ступнями гальку, поднял голову и торжествующе завопил.
159 
