— Смотрите, рука! — сказала Хэтти. Она вытащила из колючих плетей каменную кисть руки в натуральную величину.
— Как красиво, как странно.
— Хотите ее взять?
— Нет, она ваша.
— Это мрамор?
— Известняк, наверное.
— Почему как бы?
— Что?
— Почему «как бы» извиниться?
— Действительно, почему? Я хочу перед вами извиниться.
— Ну хорошо, продолжайте.
— Но не знаю как.
— Ну тогда не извиняйтесь.
— Я хочу сказать… я думал, что ваш дедушка вам объяснил…
— Что объяснил?
— Что он хочет… ну… хочет, чтобы мы с вами поженились. Хэтти с минуту молчала, глядя на каменную руку. Волосы Хэтти, курчавые от морской воды, стянутые лентой, волнами спускались по спине. Хэтти сунула руку в карман (она была в том самом летнем платье из «Бутика Анны Лэпуинг»), но рука была слишком тяжела, и платье перекосилось. Она опять вынула руку.
— Ну хорошо. Я буду считать, что вы извинились.
— Но…
— Это не важно, это не важно.
— Это какое-то безумие, правда?
— Что?
— То, что он хотел.
— Да.
— Я хочу сказать… он немного не от мира сего… ведь эти вещи так не делаются, правда?
— Правда.
— Вы ему скажете?
— Что?
— Что я у вас был… что я… пытался…
— Нет. Это не имеет ко мне никакого отношения. Я тут абсолютно ни при чем.
— А… ну хорошо… — уныло сказал Том, — Я ему напишу. Он надеялся, что извинения избавят его от чувства вины и мучительного чувства, что кто-то думает о нем плохо. Но теперь, кажется, стало еще хуже. Все перепуталось.
— Я давно хотел с вами поговорить, — сказал Эмма. Они с Перл были одни в другой части сада, возле заросшего лилиями пруда у подножия полуразрушенной каменной лестницы. Лилии покрыли почти всю поверхность водоема. Лишь местами в окнах темно-зеленой воды мелькали золотыми вспышками огромные карпы.
— Как это? — спросила Перл. — Мы же только сегодня познакомились.
Перл тоже была в летнем платье — не струящемся, в цветочек, как у Хэтти, но в прямом желтом платье-рубашке, подпоясанном на узкой талии и похожем на униформу героев научно-фантастического романа. Голова Перл с прямым профилем была так узка, словно стремилась стать двухмерной. Солнце придало смуглой коже еще капельку смуглоты, бросило на щеки красновато-коричневый румянец и высветило рыжеватые оттенки в темных волосах, которые Перл сознательно подстригла покороче.
— Я вас несколько раз видел в Купальнях, в Институте, как тут говорят.
— Да?
Перл думала, что Эмма очень странный. Он потел в пальто и жилете, бледное лицо обгорело до болезненного розового блеска. Эмма строго смотрел через узкие овальные очки.
— Да. Вы меня интересуете.
— Как это мило, что вы мной интересуетесь! Но вы знаете, что я служанка мисс Мейнелл?
— Это живописная, но несущественная подробность. В наше время очень странно быть чьей-нибудь служанкой.
— Вы ведь ирландец, правда?
— Это тоже живописно, но несущественно.
— А что существенно?
— Вы.
Эмма бросил в пруд камень, но тот не потонул, а остался лежать на толстом листе лилии. Эмма бросил другой камень, целясь в первый, но промахнулся.
— Вы от меня что-то хотели? — довольно резко спросила Перл.
— О, я еще не знаю, — ответил Эмма, — Может, и нет.
И добавил:
— Я хотел познакомиться с вами еще до того, как узнал, кто вы.
— Но зачем со мной знакомиться? Простите, этот разговор принимает какой-то дурацкий оборот.
— Не думаю. Мы немного стесняемся, но делаем успехи. И опять-таки я не знаю. Почему одни люди интересны, а другие нет? Логика тут бессильна.
— Наверно, пора идти обратно…
— Я обычно не разговариваю так с девушками. Я вообще обычно не разговариваю с девушками.
— Может, и лучше не разговаривать. Со мной очень скучно, вот увидите.
— Почему вы так думаете?
— Я ничего не знаю.
— Не страшно, зато я все знаю. Если вам надо что-нибудь знать, я вам расскажу.
— Вы историк?
— Да. Конечно, я знаю только факты и несколько обрывочных идей, которые к ним прицепились.
— Давайте лучше вернемся к мисс Мейнелл и мистеру Маккефри.
— Моего друга зовут Том, а вашу подругу — Хэтти. Может, обойдемся без мистеров и мисс?
— Нет.
— Как вам будет угодно. Я понял, почему хотел с вами познакомиться.