204 
Уилер взял в руки блокнот Петропулоса.
— А я присоединюсь к вам чуточку позднее. Позвоню герру Хеннигу в Майнц. Необходимо приостановить работы по сшивке. Необходимо внести правильный перевод, исправить весь набор и перепечатать все издания.
— Да, да, это необходимо сделать немедленно, — согласился с ним доктор Дейчхардт. — Передайте Хеннигу, что мы уже не можем откладывать. Мы конечно же оплатим все необходимые расходы и за дополнительное рабочее время.
Когда они начали покидать хранилище, Ренделл со своей группой расступились, чтобы дать пройти настоятелю и издателям. Проходя мимо Ренделла грек на минутку задержался.
— Теперь вы понимаете, мистер Ренделл, что я имел в иду, когда вы показывали мне фотокопию папируса в Симопетре. Фотографии не столь четкие. Взять хотя бы один аспект: в ней нет измерения глубины, поэтому на ней не отражаются все знаки, отпечатавшиеся в папирусе. Очень часто, особенно же для такого типа вроде меня, который живет среди всех этих древних документов, оригинал может дать такое, чего не объяснит никакая самая замечательная фотография.
— Да, я очень рад, что вы смогли сами увидеть оригинал, отче, — ответил Ренделл. — Вы и вправду помогли разрешить очень серьезную проблему.
Отец настоятель улыбнулся.
— Вы разделяете эту честь со мной.
После этого отец настоятель удалился с издателями, за которыми последовали Собрье и Риккарди. Ренделл же остался в хранилище вместе с обескураженным доктором Джеффрисом, блаженствующим доктором Найтом и суетящимся Гроатом.
— Секундочку, мистер Гроат, — позвал его доктор Джеффрис. — Прежде чем вы уберете папирус, позвольте мне еще раз глянуть на этот запутанный фрагмент.
Доктор Джеффрис прошаркал к листу папируса, зажатому между двумя стеклами, а Ренделл с Найтом направились за ним.
Доктор Джеффрис был явно не в своей тарелке. Ответственность наблюдения за работой переводчиков, равно как и за окончательный перевод, как понимал Ренделл, полностью возлагалась на пожилого английского ученого. Пропуск подобной ошибки был серьезным ударом по эго Джеффриса. Сейчас это было особенно заметно, когда он взлохмачивал трясущимися пальцами свои тонкие седые волосы, когда потирал свой нос, из-за чего тот сделался совершенно красным. Джеффрис надел на нос пенсне и склонился над папирусом.
Ренделл, который до сих пор сам не видел доставившего столько волнений оригинала, также склонился над столом. Папирус представлял собой лист древней коричневой бумаги довольно крупных размеров, весь сморщенный, хрупкий, изъеденный временем, с отслаивающимися краями. В листе имелись две неровные дыры, через которые могла бы проплыть золотая рыбка. Наиболее удивительной была четкость арамейского письма. Невооруженным и неопытным глазом Ренделл мог охватить всю часть плотно заполненных буквами колонок.
— Хмм… хмм… не понимаю… — бормотал доктор Джеффрис. — Не пойму, как я мог не правильно прочитать это предложение. Сейчас, когда я гляжу на него, оно выглядит таким определенным, ясным, его можно перевести только так, как это сделал отец настоятель. Понятное дело, имеется пара пятен, но, тем не менее, я должен был прочесть все эти слова правильно. — Он печально покачал головой. — Всему виной, должно быть, мои годы. Мои годы и мои глаза…
— Так это вы переводили данный фрагмент? — спросил Ренделл.
— Да, — вздохнул доктор Джеффрис.
— Но ведь в вашей группе было еще четыре переводчика, которые проверяли перевод после вас. Выходит, они тоже прочитали не правильно.
— Ммм… правда. Тем не менее, ошибка…
— Ошибка, — с кривой усмешкой сказал доктор Найт, — заключается в том, что коллеги, работающие с таким выдающимся ученым как доктор Джеффрис, слишком полагаются на него. Если он предлагает им какое-то мнение, оно становится обязательным к исполнению, поэтому менее знаменитые исследователи просто опасаются противоречить или перепроверить это мнение. Я говорю это только лишь из глубочайшего уважения к учености доктора Джеффриса.
Пожилой ученый фыркнул.
— Ученость требует внимательного глаза. А мои глаза мне уже отказывают. Я уже не могу браться за подобного рода проекты. И действительно, — тут он повернулся к своему молодому протеже, — пришло время для людей помоложе, с более острыми глазами, с более цепким умом. Флориан, довольно скоро мне прийдется освободить свой пост в Оксфорде. Мне прийдется переехать в Женеву, где на меня возложат другие обязанности, совершенно иного толка. Когда я подам в отставку, меня обязательно спросят, кого бы я рекомендовал на свое место. И я все еще помню свои обещания вам, Флориан. Опять же, я просто не могу вспомнить никого иного, столь квалифицированного.
204 
