– А куда и каким образом мы, черт возьми, можем продвинуться?
– Я тебе все объясню. – Он широко развел руки и слегка пожал плечами. – И тогда ты поймешь, почему я должен выиграть.
– Суть в том... в том, что я могу отказаться от сотрудничества с тобой, не так ли?
– Вот именно! Никто не в состоянии помочь мне, если будет действовать не по собственной воле. А я устал. Я утомлен этой работой. И нуждаюсь в помощи. Когда твоему другу Дэвиду случайно довелось стать свидетелем нашего явления, эту часть разговора он понял совершенно правильно.
– А ваше явление Дэвиду действительно было случайным? Дэвид не должен был видеть тебя и Бога вместе?
– Мне трудно сейчас что-либо тебе объяснить. Практически это невозможно.
– Сделав Дэвида одним из нас, я что, расстроил какие-то твои планы?
– И да, и нет. Суть в том, что Дэвид верно уловил смысл нашей беседы. Моя задача трудна, и я очень устал! Что же касается некоторых других предположений Дэвида, связанных с тем видением... – Он покачал головой. – В общем, ты именно тот, кто мне сейчас нужен, и крайне важно, чтобы ты, прежде чем принять окончательное решение, увидел все собственными глазами.
– Значит, хуже меня на свете не существует? – дрожащими губами прошептал я, чувствуя, что вот-вот разрыдаюсь снова. – Несмотря на все проступки смертных, на те ужасные злодеяния, которые люди обрушивают друг на друга, несмотря на немыслимые страдания женщин и детей всего мира по вине представителей рода человеческого, самым плохим созданием на земле ты считаешь меня? Я тебе нужен! А Дэвид оказался слишком хорошим – так? Вопреки твоим ожиданиям, он не превратился в законченного негодяя? Ты это хочешь сказать?
– Нет, конечно же, ты не самый плохой, – утешил он меня и тут же добавил со вздохом: – В этом-то все и дело.
Постепенно я начал яснее видеть все больше и больше деталей его внешнего облика. И не потому, что они стали более отчетливыми, как это было во время моего разговора с призраком Роджера, а просто потому, что сам я постепенно успокаивался. Волосы его были темно-пепельного цвета, мягкие и вьющиеся. А брови – вовсе не черные, как мне показалось вначале, а того же оттенка, что и волосы, – имели красивый изгиб, придавая лицу выражение, напрочь лишенное тщеславия или высокомерия. И, естественно, он не производил впечатления существа недалекого и тем более глупого. Одет он был очень непритязательно. Сомневаюсь, что это вообще можно было назвать настоящей одеждой. Да, вещи казались вполне материальными, однако на пальто отсутствовали пуговицы, а покрой рубашки поражал своей простотой.
– Понимаешь, – продолжал он, – ты всегда умел мыслить здраво. А это именно то, что необходимо в первую очередь, то, что я искал прежде всего: здравомыслие, интеллект, целеустремленность и увлеченность. Бог свидетель, я не мог упустить такого, как ты! К тому же ты как будто сам манил меня к себе.
– Никогда!
– Да ладно тебе. Вспомни, сколько раз ты открыто бросал вызов дьяволу.
– Это были всего лишь стихи... точнее, слабые вирши.
– Неправда. А вспомни, что ты вытворял. Ты пробудил древнейшее существо, Акашу, и едва не отдал в ее власть судьбы человечества. – Он коротко рассмеялся. – Как будто на земле мало чудовищ, созданных эволюцией. А твоя авантюра с Похитителем Тел! Подумать только! Перевоплотиться, обрести такой шанс – и отказаться от него ради того, чтобы вновь стать тем, кем был прежде! Тебе известно, что твоя Гретхен стала в джунглях святой?
– Да. Читал об этом в газетах.
Гретхен! Моя монахиня, моя любовь в тот короткий период, когда я вновь стал смертным... С той самой ночи, когда она убежала от меня в часовню миссии и рухнула на колени перед распятием, Гретхен не произнесла ни слова. Она молилась денно и нощно, почти полностью отказалась от пищи, а по пятницам в маленькое, затерянное в джунглях поселение стекались толпы людей. Дабы собственными глазами увидеть стигматы на ее ладонях и стопах, паломники преодолевали многие мили, продирались сквозь непроходимые заросли; некоторые прилетали даже из Каракаса и Буэнос-Айреса. Таков был конец Гретхен.
«А что, если она действительно пребывает возле Христа?» – неожиданно пришла мне в голову мысль.
– Неправда все это, – холодно произнес я. – Гретхен лишилась рассудка и практически не выходит из истерического состояния, и виноват в этом я. А мир получил еще одного мистика, создание, приобщенное к религиозным таинствам, которое, подобно Христу, истекает кровью. Таких, наверное, уже тысячи.