Последние отзывы

  160  

Мы спустились в кафетерий и расселись за столом. Но я смотрела только на красавца Юрио. Сын Юрико, выпрямившись, сидел на стуле немного в стороне. Я не сводила с него восхищенного взгляда, но мальчика это не смущало — он же ничего не видел. Официантка с черной родинкой между бровями, еще один официант и средних лет дядька — наверное, администратор кафетерия — тоже периодически поглядывали на, Юрио суетились вокруг нас. Маленький невзрачный кафетерий весь засветился. К моему большому удовольствию, Юрио восхищались все. Я чувствовала свое превосходство над этими людьми, и радость переполняла меня. Это была идея Мицуру — посадить Юрио подальше от нас троих. Она собиралась поговорить о Такаси Кидзиме и Юрико и не хотела, чтобы Юрио слышал этот разговор.

— Что случилось с вами после того, как вас исключили из школы?

Кидзима покосился на меня. А я не сводила глаз с Юрио.

— Ты что-нибудь слышала? — спросила Мицуру.

— Нет. Ничего. Юрико ушла от Джонсонов и стала жить одна. С тех пор мы не общались. Я не знала, что делать. Отец переживал за нее, все время звонил из Швейцарии, потом сдвинулся дед — связался с твоей матерью. В общем, мне было не до Юрико.

— Извини.

Лицо Мицуру едва заметно напряглось, ведь речь зашла о ее матери. Она спокойно поднесла к губам чашку, кофе не пролила. И заговорила, припоминая:

— В школе прошел слух, будто Юрико стала сниматься в рекламе для журнала «ап-ап».^[42] Я не могла поверить и отправилась в книжный магазин посмотреть. Помню ее фото до сих пор. Последняя мода для серферов. Выставила себя напоказ, хотя — ничего не скажешь — фигура у нее была безупречная. И макияж такой, что дух захватывало. Тогда в рекламе открылся большой спрос на совсем молоденьких девчонок. Настоящий бум. Но Юрико как-то быстро сошла с круга.

Мицуру как бы приглашала меня подключиться к теме, но ее улыбка скоро испарилась. Поняла, что мне все эти дурацкие бумы до лампочки.

— Почему так получилось? Снималась-снималась — и вдруг пропала. Специализации у нее не было, и появлялась она все время в разных изданиях. Снимется — и все, в следующий раз уже в другом журнале.

Так оно и было. Юрико много снималась для женских журналов, а потом все кончилось. Как-то сразу. Модель-призрак. Я могу представить, в чем причина. Зная ее блядский характер, можно предположить, что она стала спать со всеми без разбора — с фотографами, арт-директорами, со всей этой публикой. Кто будет уважать вертихвостку? Ее запрезирали и перестали давать работу.

Гадкое мясистое лицо Кидзимы расплылось в улыбке. Воспоминания накатили, что ли?

— Просто Юрико была чересчур хороша, слишком шикарна для тогдашних журналов. Плюс гиперсексуальность. Школьницей она бы у них шла на ура, но в восемнадцать стала просто роскошной, покруче Фарры Фоссетт. Тогда не знали, что с такими делать. Сейчас — другое дело. Одна Норика Фудзивара^[43] чего стоит, — с видом знатока говорил Кидзима, доставая сигарету из портсигара и закуривая. — Рост, правда, метр семьдесят, для модели не совсем то. Для актрисы внешность неподходящая, не японская. Что ей оставалось? Гоняться за мужиками, которые при деньгах. В то время экономика перла как на дрожжах. Такие дела творились! Были клиенты, которые швыряли десятки^[44] направо и налево. Так разбухли на недвижимости. Триста тысяч давали за пару часов с Юрико.

— Как тебе не стыдно такие вещи говорить! Совесть надо иметь! — оборвала его Мицуру, подмигивая мне.

— Ну прости, — с готовностью извинился Кидзима. — Я только хотел сказать, что никто перед ней не мог устоять. Вот какая она была! В «Lexington Queen»^[45] мужики за ней толпой ходили. А вы говорите!

— Но ты-то тоже своего не упустил, я думаю? — спросила я напрямик.

Кидзима, смаковавший воспоминания о той сказочной жизни, покосился в сторону и провел толстыми пальцами по одрябшему рту.

— Ну… Я, как и все, по молодости наделал ошибок. Но из школы-то меня по твоему доносу выставили, сестричка.

— Никакого доноса не было. Кидзима-сэнсэй пишет в письме, что она просто пришла посоветоваться, — запротестовала Мицуру, однако Кидзима пожал плечами — мол, не делайте из меня дурака.

— Был, был донос. Твоя подружка всю жизнь завидовала Юрико.

— Неправда! Она тогда как раз о ней беспокоилась.

— Неужели? Хотя мне по большому счету наплевать. Что было, то прошло. Но я тоже хочу высказаться, — с издевкой проговорил Кидзима. — Я тогда учился последний год. Восемнадцать лет. Прихожу домой — мамаша слезами заливается, брат в упор меня не видит, как в рот воды набрал. Потом является папаша и ни с того ни с сего — хрясь мне в ухо! С тех пор оно у меня плохо слышит. — Кидзима прижал ладонь к правому уху. — Папаша левша, поэтому стукнул с левой, но припечатал дай бог. Я даже не ожидал. Не заплакал, конечно, но стало очень стыдно и страшно. А он орал: «Я тебя видеть не хочу! Чтобы духу твоего здесь не было!» Мать изо всех сил старалась его утихомирить, но куда там! Упрямый, как козел. Я ему и ответил: «Ты тоже ее хотел! Я у нее спрашивал! Не обломилось, и теперь гонишь нас из школы!» Он мне опять в ухо. По тому же самому месту, да еще со всей силы. Я закричал: «Ты что, дурак?! Я же оглохну!» И что, вы думаете, он ответил? «Ничего, потерпишь! Может, почувствуешь, каково приходится Юрико!» Хотя Юрико получала удовольствие от этого занятия. Но сейчас мне кажется, что он был прав. Я читал письмо моего старика и плакал. Никак не могу забыть, что тогда произошло.

  160