155 
Бремя, возложенное нами на их плечи, оказалось бессильно перед разрушившими их обстоятельствами. От рождения им недоставало красоты. И они были не способны это изменить, сколько бы ни старались.
Дорогая Мицуру! В письме, которое я получил из тюрьмы, ты призналась, что питала ко мне некие чувства. Твое признание обрадовало и в то же время удивило меня. По правде сказать, в школе мое сердце целиком захватила Юрико Хирата. Таких красавиц я никогда не встречал, даже просто смотреть на нее была большая радость. Это лишало силы тот «якорь», который я имел в виду, когда говорил о необходимости быть лучше других. Точнее, делало его совершенно бессмысленным. Потому-то люди и отрицают так горячо природную красоту и стараются покрепче ухватиться за этот «якорь». Естественно, Юрико Хирату ненавидели за сам факт ее существования и хотели во что бы то ни стало выжить из школы. Унижая красоту, они не могут освободиться от «якоря» и, утопив его глубоко на дне, становятся игрушкой бурных волн. Только и всего.
Наверное, я излишне многословен. Но разве я не прав? Не знаю. Дни тихо идут чередой здесь, в Оивакэ. Я сижу и вспоминаю прошлое: поступи я тогда вот так, этот человек был бы жив; если бы только я сказал то-то и то-то, он действовал бы иначе. И стыд переполняет меня.
Мицуру! Я отличаю плохое от хорошего в том, что вы с мужем совершили. Вашим поступкам нет прощения. Я считаю, что ваша вера здесь ни при чем. Это другой вопрос. Вера сама по себе — это не хорошо и не плохо. Но как вы додумались до того, что можно совершать убийства?! Вот в чем я хочу разобраться. Ты блестяще училась и в своем деле была ничуть не хуже Хираты. Однако с тобой что-то произошло. Куда только здравый смысл подевался? А Хирата? Неужели она считала, что нет другого способа выжить в этом мире, кроме как стать проституткой, продавать себя первому встречному? Что же это такое?! Проще всего сказать — неудача воспитательно-образовательного процесса. Но, как я уже говорил, у меня чувство бессилия и вины за то, что я, учитель, не смог ничего сделать в душной атмосфере, царившей в популяции нашей школы.
Я писал, что хотел бы поклониться родственникам Кадзуэ Сато и попросить у них прощения. И еще встретиться с сестрой Хираты и извиниться за ужасные последствия, к которым привел мой своевольный каприз. Но людей не вернешь. Драгоценные жизни оборвались. Как же это жестоко!
Мне остается только наблюдать за своим жуком и прозябать в этой холодной горной глуши. Ничего другого мне и не надо. Но как жить вам с ощущением утраты — тебе, сестре Хираты, родственникам Сато? Мне никогда не избавиться от этих мыслей.
Вот такое получилось письмо — сбивчивое, длинное. Первое, что я отправил после твоего освобождения. Прости меня. Когда оправишься, придешь в себя, приезжай в Оивакэ. Покажу, как я здесь работаю на природе.
Всего тебе хорошего,
Каково? Скажите, интересно? Поздно каяться, а он все свою линию гнет. Вещает и вещает. Не понимаю. Сын у Кидзимы, значит, — Такаси? А я и забыла. Дочитав до этого места, я невольно рассмеялась. У Мицуру муж тоже Такаси. Два Такаси. И оба не в моем вкусе. Потом оказывается, что Кидзима-сэнсэй меня не помнит: «Не помню, как ее зовут. Такая простая девочка, училась с тобой в одном классе». Не очень вежливо, правда? А еще бывший учитель! Маразм! Курам на смех! Я у него везде «сестра Юрико».
Кидзима пишет про рост численности популяции, трансформацию особей. Я с этим не согласна. И Мицуру, и Юрико, и Кадзуэ просто разложились. Разве преподаватель биологии Кидзима не учил нас, что микроорганизмы вызывают процессы брожения и разложения? Для этих процессов требуется вода. Я думаю, для женщин роль воды выполняют мужчины.
В отличие от Юрико я ненавижу мужчин. Никогда не заводила с ними романов. Поэтому живу как живу, без брожения и разложения. Да, я — засохшее дерево. Юрико от рождения любила мужиков и после долгого брожения разложилась. Мицуру, выйдя замуж, пошла не по той дорожке и разложилась. Кадзуэ с возрастом возжелала приключений, которых у нее в жизни не было, разложилась и погибла. Разве не так?
2
Следующее судебное заседание состоялось через месяц. Его назначили на два часа, и я решила отпроситься у шефа. Я и без того работала неполную неделю, поэтому ему не нравилось, когда я опаздывала или уходила раньше. Но, узнав, что я собралась на суд, где разбирается убийство Юрико, шеф сразу отпустил меня: «Конечно-конечно, я все понимаю». Под этим предлогом можно на работу даже не заглядывать, подумала я. В суд, однако, идти не хотелось. Опять глядеть на мрачную рожу этого Чжана, отбиваться от назойливых журналистов. Но идти придется — Мицуру сказала в прошлый раз, чтобы я обязательно вернула ей письмо Кидзимы. Надо — значит надо. Интересно, в каком наряде Мицуру появится в этот раз? Как у нее обстоят дела с приливами? Любопытство потянуло меня в суд.
155 
