— Не буду. Клянусь, — сказала Хелен. — Но последний разговор с глазу на глаз все-таки должен состояться.
— Ты, верно, считаешь, что провела эту кампанию вполне достойно?
В какой-то мере Хелен действительно так считала, но она ничего не сказала Гарпу. Ей казалось, она никогда не переставала думать о Гарпе и детях. И теперь была уверена, что завершит „эту кампанию“ самым благородным образом.
— Поговорим обо всем позже, — ответила она. — Все не так страшно, как ты думаешь. Но поговорим позже.
Гарп ударил бы ее, не ворвись в комнату дети.
— Один, два, три, — сосчитал Данкен для Уолта.
— Хлопья несвежие! — дружно крикнули ребята.
— Прошу вас, мальчики, — сказала Хелен. — Мы с папой немного поссорились. Подождите внизу.
Сыновья уставились на нее.
— Пожалуйста, — сказал Гарп. Он отвернулся, они не должны видеть, что он плачет; но Данкен, наверное, догадался, а Хелен просто знала. Уолт же, скорее всего, ничего не заметил.
— Поссорились? — переспросил Уолт.
— Пошли, — скомандовал Данкен; он взял Уолта за руку и потянул из комнаты. — Пойдем, Уолт, — повторил он, — а то опоздаем в кино.
— Не опоздаем! — воскликнул Уолт.
К своему ужасу, Гарп вдруг узнал сцену их ухода. Данкен тащит Уолта по лестнице вниз, а Уолт оглядывается и все машет рукой. Но старший брат неумолимо увлекает его вниз, в бомбоубежище. Гарп спрятал лицо в одежду и разрыдался.
Хелен коснулась его, но он сказал: — Не трогай меня! — и продолжал плакать. Хелен захлопнула дверь в ванную.
— Не надо, — умоляла она. — Он того не стоит. Он ничего не стоит. Я просто развлеклась с ним. — Она пыталась что-то объяснить, но Гарп яростно мотнул головой и швырнул в нее брюками. На нем была только рубаха, мужчина без штанов смешон, подумала Хелен. У полуодетой женщины все равно есть какая-то притягательность, а полуодетый мужчина ни то ни се, и уж какое тут самомнение.
— Пожалуйста, оденься, — попросила она и протянула ему брюки. Он их взял, натянул на себя и продолжал плакать.
— Я сделаю все, как ты скажешь.
— Ты с ним не будешь встречаться? — спросил он.
— Никогда, — ответила она. — Больше ни одной встречи.
— У Уолта насморк, — сказал Гарп. — Вообще-то, ему не следует выходить из дому, но в кино хуже не будет. И мы не задержимся, — добавил он. — Проследи, чтобы он потеплее оделся.
Хелен вышла.
Он выдвинул верхний ящик комода, где лежало ее белье, и, выдернув его до конца, погрузил лицо в душистую пену ее одежды — совсем как медведь с бочкой меда в передних лапах. Вернувшись в комнату и застав его за этим занятием, Хелен почувствовала себя, как если бы застала его за онанизмом. Смутившись, он изо всех сил ударил ящиком о колено. Белье разлетелось по комнате. Он поднял ящик над головой и ударил его о край комода, как будто хотел сломать позвоночник какому-то зверю размером с ящик. Хелен вылетела из комнаты, а он стал быстро одеваться.
Тарелка Данкена была почти пустая, ужин Уолта был частью на тарелке, частью на столе и на полу.
— Если не будешь есть, вырастешь хиляком, Уолт, — сказал Гарп.
— Я не вырасту, — ответил Уолт.
— Не смей никогда так говорить! — обрушился на ребенка Гарп: в такой ужас его повергли эти слова.
— Не вырасту! — повторил испуганный Уолт.
— А, понял, — продолжил Гарп. — Тебе нравится быть ребенком?
— Да.
— Уолт такой странный, — сказал Данкен.
— Я не странный! — крикнул Уолт.
— Странный, — повторил Данкен.
— Идите в машину, — велел Гарп. — И кончайте ссориться.
— Это вы ссорились, — осторожно заметил Данкен, но родители промолчали, и Данкен повел Уолта из кухни. — Пойдем, — сказал он.
Гарп сказал Хелен:
— Он ни в коем случае не должен здесь появляться, — бросил Гарп на ходу. — Если ты его впустишь в дом, живым он отсюда не выйдет. И ты не смей выходить из дому. Ни при каких обстоятельствах. Прошу тебя, — добавил он, и ему опять пришлось отвернуться от нее.
— Милый, — тихо сказала Хелен.
— Он ведь такой кретин, — простонал Гарп.
— Им мог быть только человек, совсем не такой, как ты. Диаметрально противоположный.
Он вспомнил о нянях, которые сидели с его детьми, об Элис Флетчер, о своем необъяснимом влечении к миссис Ральф и хорошо понял, о чем она говорила. Гарп вышел из дому через кухонную дверь. На дворе уже стемнело, шел дождь; к утру, наверное, подмерзнет. Глина на дороге влажно блестела, но была твердой. Он развернул машину, по привычке подал ее к дому и выключил двигатель с фарами. „Вольво“ покатил вниз,