140 
— Сучара! — сказал Телониус.
— Что опять?
— Фонарь не фурычит!
Какое-то время они рылись во всяком мусоре при свете Китового «ронсона». Телониус нашел сейф, взломал его и торжествующе выдернул оттуда пригоршню обеденных талонов.
— Талончики, мужик. Обеденные талончики.
— Погоди-ка, — сказал Кит, шаря вокруг уже попривыкшими к темноте глазами. — Знаю я это заведение. Это же фуфловый угловой магазинчик, только и всего. Нет здесь никаких видео, и вообще ловить нечего. Здесь только и есть, что куча этих сраных пирогов со свинятиной!
Телониус надеялся — или предсказывал — или, по крайней мере, утверждал, что хозяев, когда они сюда проникнут, дома не будет, что будут они в это время наслаждаться бархатным сезоном на западном побережье Англии. Как же тогда получилось, что они услышали шаги, раздавшиеся этажом выше, и звуки раздраженного спора? Хозяева, конечно, никуда не уехали: изрядно обнищав из-за недавних краж со взломом, они остались дома. Телониус поднял взгляд. «Драаценности, мужик, — сказал он со внезапным спокойствием глубокого вдохновения. — У ней драаценностей куры не клюют». Он нырнул в заднюю комнату и длинными бесшумными прыжками поднялся по лестнице. Действуя чисто инстинктивно, Кит медленно набил карманы сигаретами. Затем подошел к парадной двери и открыл ее, прислушиваясь к своим чувствам. Вниз по Ол-сейнтс, мимо «Аполлона», струились толпы народа, совершенно черные на фоне уличного освещения. Кит высунул голову и взглянул на вывеску магазина. Ну да, точно. «Н. Полак», мрачно возвещала вывеска. Молочные продукты из Корнуолла. Кондитерские изделия. Периодика. Точно-точно: таблоиды, упаковки с пирожными, молочные пакеты. Делами здесь заправляла пожилая польская чета, с выражением глубокого уныния и неприветливости на лицах. Типичный угловой магазинчик: в нем никогда не было ничего такого, что могло хоть когда-нибудь кому-нибудь понадобиться. Да здравствуют универсамы стандартных цен и экономические! Кит прикрыл дверь. Затем, проверив на целлофане дату «Употребить до», в задумчивости принялся уплетать пирог со свининой.
В спальне наверху Телониус громыхал всякой всячиной, расставленной на туалетном столике, с поистине невыносимым возбуждением. Кит ни разу до этого не видел Телониуса в деле. Удручающее разочарование: ничего от той спокойной сосредоточенности, какую всегда надеешься увидеть при подобных обстоятельствах. Он поискал мистера и миссис Полак и вскоре наткнулся на них: они спрятались под грудой одежды и перевернутыми ящиками и не очень-то шевелились. Таким образом, он уверился в том, что в данном конкретном преступлении не было ничего хотя бы и отчасти насильственного. Тогда Кит, чувствуя, что совесть его чиста, подошел к дрожавшему Телониусу и сделал две вещи. Он потрепал его за волосы; он вставил ему в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. Обескураженный Телониус сделал одну вялую затяжку и тут же отдернул голову: достаточно. Кит оставил окурок на туалетном столике, среди крупинок перхоти. Верняк, подумал Кит. ДНК, в натуре. Мистер Полак тяжко вздохнул; Телониус возопил: «Где?» — и пнул его в щеку подошвой сияющей кроссовки.
— Не так, братан, — сказал Кит, ища глазами что-нибудь такое, в чем можно принести воды. — Подними их, усади и лупи кого-нибудь одного, пока другой — или другая… Ну, ты знаешь.
Поначалу Кит был преисполнен надежд. Банкам, слава богу, никто больше не доверял; и можно было покинуть какое-нибудь совершенно неожиданное местечко, зажав под мышкой вполне приличные сбережения. Но яркая мечта блекла на глазах. Мистер и миссис Полак оказались жесткими, как старые ботинки, — и столь же дешевыми. Телониус занимался ими со слезами на глазах — слезами умоляющей ярости. Что за жизнь, на фиг? Прилагаешь столько усилий, подвергаешься неудобствам, все вокруг тебя осуждают — и что же? Никогда ничего как следует не выгорает. Киту пришлось выдать несколько тщательно взвешенных пощечин, трясти стариков за плечи, дергать за волосы. Прикасаться к их дряблым телам было неприятно, и он подумал — было ли бы сколько-нибудь лучше, если бы пришлось работать с совсем молоденькими. Оглядывая комнату, он ощущал что-то вроде расстройства или даже грусти от самой идеи человеческой собственности: покупаем все эти вещицы в магазине, после чего называем их своими; всем приходится обзаводиться этим недешевым барахлом — типа личных щеток для волос, личных халатов… и как быстро все это обращается в хлам, как быстро приходится все это втаптывать в мусор! Полаки, чтобы отдать им должное, вели себя хорошо, причитали в меру и, казалось, воспринимали все происходящее как эпизод в значительной мере обыденный. Кит встречался с их взглядами, заставлявшими его испытывать тяжкие страдания; со взглядами, в которых чувствовалось глубокое узнавание, относившееся не к увязке имени с лицом, но к проникновению в самую твою сущность, к ясному пониманию того, что ты собою представляешь. Ничего забавного в этом не было. Не было и никаких драгоценностей. В конце концов они, тяжело дыша, спустились по лестнице, прихватив с собой шубу из искусственного меха, поврежденный телевизор, испорченный будильник и неисправный электрочайник. Потом — холодный свет Китового гаража и бутылочка «порно», сквозь сонм витающих в воздухе пылинок переходившая из рук в руки, чтобы утихомирить криминальный зуд и криминальное трепетание, которые колобродили в их телах, словно какая-нибудь лихорадка.
140 
