137 
Этой ночью Гай много думал о Николь, но неохотно и безо всякого удовольствия. И он с некоторой даже яростью вычистил зубы, искореняя из своего рта последние воспоминания о ее губах. Когда он лежал на раскладушке в душном спальном закутке, каждые несколько минут вскакивая на ноги, чтобы обозреть рубиново-красные прыщи, причудливо усеивавшие все тело погруженного в лекарственный сон Мармадюка, Гай то и дело видел ее лицо — вспышками, микроинфарктами смятения и ненависти к самому себе. Этот ворованный час; Кит с его сигаретами; если бы узнала Хоуп, гнев ее был бы справедлив и безграничен. Связь между преступным поцелуем и страданиями ребенка была, возможно, столь же трудноуловимой, как дым, оставленный коварным костерком Китова непродолжительного дежурства; но Гай ощущал ее как нечто непреложное. А вот та девица, с которой губами тот слиться стремится, кто друга, курящего без передышки, просил уделить час вниманья мальчишке, который так мал, что всего только год под крышей единою с ними живет в доме, который построила Хоуп… Лучше просто умыть руки и не увязать во всем этом. Непереносимым это не будет. Это меня не убьет. Дам ей денег и положу всему конец. Этот обет, приносимый им снова и снова, представлялся успокоительным, аскетичным и самоотверженным. В четыре утра он в последний раз погладил Мармадюка по лбу и погрузился в сон за несколько мгновений до того, как в палату вошла первая нянечка.
Наутро Мармадюк выглядел совершенно неправдоподобно, а звуки издавал такие, словно… В общем, закрыв глаза, вы легко могли бы представить себе двоих дровосеков, сгорбившихся над двуручной пилой и терпеливо старающихся повалить некую титаническую лесную достопримечательность. Тем не менее, было во всеуслышание объявлено, что состояние ребенка стабилизировалось. Например, кожные пузырьки уже начали отделять влагу. Гай всматривался в лицо на окровавленной подушке, не в силах убедить себя, что это нечто такое, от чего можно на самом деле поправиться, даже если речь идет о ребенке. Но Мармадюк поправится от этого. И Гай поправится тоже. По правде сказать, он, к стыду своему, знал, что выздоровление уже рядом, потому что лицо Николь вернулось к нему, ни в коей мере не отторгаемое; оно было искренним, возбужденным и сладостно невинным. Находясь, как-никак, в больнице, Гай ощущал потребность расспросить здесь всех, найти хоть кого-нибудь, кто сумел бы хирургическим способом удалить это лицо (этот образ, подобный отпечатку, остающемуся после взгляда на солнце, но отпечатку, никогда не блекнущему). Одна беда: врачебное вмешательство не помогло Макбетам; не поможет оно и ему. Когда в половине одиннадцатого прибыла Хоуп в сопровождении Мельбы, Феникс и еще одной случайной помощницы, Гай выскользнул из палаты, позвонил в офис и разыскал Ричарда — тот сказал, что сможет отправиться за деньгами в полдень. Он вернулся как раз в то мгновение, когда врач, здешний специалист по астме, выходил из палаты.
— Что он говорит? — спросил Гай.
— Он-то? — сказала Хоуп. — Я не знаю. Характер частью аллергический, частью реактивный.
— Когда ему станет лучше, мы уедем из Лондона, — сказал Гай, подумав при этом: «Не слишком далеко… во всяком случае, мы сможем встретиться с ней на вокзале».
— Да ты что? Куда, Гай? На Луну? Ты разве не слышал? Повсюду сплошной бардак.
— Ладно, поглядим.
— Ты можешь идти.
Но Гай, примерный отец, пробыл там еще какое-то время и все смотрел и смотрел на ребенка. Боже мой (думал Гай), он похож на Ио, оплавленный спутник Юпитера, покрытый ледяной лавой, что льется из холодных вулканов. Вулканы Ио, обязанные своим возникновением двуокиси серы, закипающей в случае соприкосновения с серой при температуре намного ниже нуля… Как раз в эту минуту Хоуп расстегнула блузку, обнажила грудь и дала ее мальчику, чтобы как-то утешить его. Ио, конечно, соединяется с материнской планетой своеобразной пуповиной. «Трубкой потока», по которой поступает электроэнергия. Десять миллионов ампер.
Позже, когда он наклонился, чтобы поцеловать Мармадюка в губы (единственную часть его лица, не затронутую пузырящимся болотом воспаления), тот вздрогнул и определенно ухмыльнулся. Довольно слабо по его стандартам; однако Гай был тронут и приободрен, обнаружив, что сын его способен хотя бы и на такую вялую гримасу. На запястьях у него, чтобы он не чесался, были пластиковые наручники.
В миле на запад Кит Талант прикурил сигарету от окурка, оставшегося от ее предшественницы, после чего сунул бычок в пустую банку из-под пива. Таким образом выразил он презрение к позолоченной пепельнице и ониксовой зажигалке, двум недавним своим приобретениям, пребывавшим тут же, у него под рукой. Потянувшись за полной пивною банкой, он долго не мог извлечь ее из пластикового ярма шестизарядной упаковки. Кит выругался. Потом закашлялся. Вытянулся на кровати. Икнул с поражающей воображение громкостью.
137 
