— Я хорошо знал тату Доминга, — загнусавил священник, и Роза едва сдержалась, чтобы не перебить его.
«Да заткнись же ты, — твердила она про себя. — Ты не можешь хорошо знать никого и ничего».
Ей вдруг так захотелось все это высказать, что она залилась краской, опасаясь, что ее мысли подслушают сидящие рядом люди. Неожиданно Рафаэль принялся громко плакать и вырываться из рук Розы. Сонни делал знаки, чтобы она передала ему ребенка, но вместо этого Роза, воспользовавшись представившейся возможностью, покинула службу.
— Наверное, он проголодался, а здесь слишком жарко, — прошептала она, проходя мимо Сонни и Корасон, прекрасно сознавая, что дело совсем не в этом. Похоже, Корасон тоже все поняла, но если и осудила Розу за этот поступок, то не подала виду. Вместо этого она кивнула в ответ и неловко, но ласково погладила дочь по ноге.
Роза сидела в кафе напротив церкви. Рафаэль успокоился и безмятежно жевал соломинку от коктейля. И вот тут-то она увидела Лито.
Она сидела за столиком метрах в двадцати от того места, где он стоял в тени парусинового навеса. Лито с удивлением обнаружил, насколько все в ней ему знакомо. Не только ее черты, фигура, но и поза, и мельчайшие жесты. Когда она наклонила голову, он уже знал, насколько именно она ее наклонит, потому что понимал смысл этого движения. Он знал, что она щурится от солнца и слепящей глаза дороги, на которой он стоит, знал, что все в нем ей знакомо, как и ему в ней. А еще он знал, что ей приятно его видеть, еще до того, как она вскочила и бросилась к нему через дорогу.
Он знал, что может остановить ее на бегу, просто подняв руку.
Он знал все.
И это пугало его.
Знал, что она не пойдет за ним.
Время ничто не изменило. На руках у нее ребенок, глаза смотрят ему в спину. В груди у него боль, а в руке — бутылка.
Маленькая зеленая бутылка.
Ему стало страшно.
6
Ей стало страшно.
Она подумала: один лишь взгляд скажет ей обо всем, что ей так нужно узнать, — проделал ли он тот же путь, что и она, все ли у него в порядке. И правда, одного взгляда оказалось достаточно.
«Не хочу, чтобы мои внуки родились уродами!» — выкрикнула Корасон, когда бушевал тайфун.
Теперь же, глядя на Лито, Роза понимала, что у него отсутствует не просто часть тела. От этой стоящей под солнцем тени струилась пустота: его тело просто исчезло. Он исчез.
Когда священник наконец-то закончил утомительную службу и люди потянулись из церкви, Роза все еще стояла на том самом месте, где ее остановила поднятая рука Лито. Волосы на голове Рафаэля слиплись от пота, и он тяжело дышал. Когда Сонни попытался забрать у нее ребенка, руки Розы были тяжелыми и неподвижными, как железо.
— Что такое? — спросил Сонни, ощущая собственную беспомощность и ненавидя себя за столь дурацкий вопрос в день похорон. Когда Роза не ответила, он чуть не попытался вновь забрать у нее ребенка, но передумал, глядя на застывшее лицо. По правде говоря, он просто испугался.
Пять лет спустя, меняя колесо, он сказал Рафаэлю, что его грудь сжег совсем не Бог. Сонни просто не мог допустить, чтобы Бог был виноват в том, что он, Сонни, в тот момент струсил.
7
Для Рафаэля же все события сложились в цепочку, и понадобились годы, чтобы ее объяснить. Некоторые детали были просто опущены, учитывая его возраст. В далеко не полном виде цепочка событий приняла форму рассказа о ревнивом человеке. Однако со временем Рафаэль станет считать себя мальчиком, жизнь которого разделилась на две части: одна биологическая, а другая — анатомическая. Одна состояла из промежутка в девять месяцев, от зачатия до рождения, а вторая растянулась на целых девять лет. И, в конечном счете, мальчиком, у которого два отца.
Доминг умер у ворот кладбища. Он еще жил во всех других местах: в доме, по дороге в церковь, в самой церкви. Да, жил, ведь невозможно никуда уехать, пока водитель не вывел автобус из парка. Просто он лежал очень тихо.
Но у ворот кладбища он умер. Понимание этого вдруг всей тяжестью обрушилось на Розу, и слезы полились у нее из глаз. Они все текли у нее по лицу, пока процессия шла по мощеной дорожке между могилами, а когда открыли маленький семейный склеп, она зарыдала.
Сонни чувствовал, что Лита должна это увидеть. Девочка явно страдала, видя горе матери. Важно было, чтобы она поняла все значения жизни и смерти, и он инстинктивно ощущал, что не должен ничего он нее скрывать.