Она опять побледнела.
Комната, которую Шарль-Арман снимал вот уже четыре месяца в доме скрипичного мастера, была высокой, просторной и пустой. Высокая дверь, окна, обрамленные толстыми каменными крестами, и старенькая фисгармония в углу — ну чем не заброшенная резиденция епископа.
Шарль-Арман чувствовал себя здесь просто прекрасно. А Марии, наоборот, казалось, будто ее заперли в тюремной камере. Единственным живым и ярким пятном были ее черные волосы на фоне выбеленной стены.
Удовлетворив желание, Шарль-Арман еще какое-то время лежал рядом с Марией. На него опять накатила волна раздражения. Все жесты и выражение лица подруги снова показались ему наигранными. Мало того что она всегда пользовалась одной и той же помадой и всегда носила обувь одного фасона, у нее и нежные слова, и улыбки были одинаковые.
«У нее, наверное, и сердце лакированное, как ногти», — подумал он.
Молчание начинало угнетать, и Мария спросила:
— Ты прочитал те два романа, что я тебе дала?
— Нет, — ответил он и вдруг понял, что с тех пор, как появился в Сомюре, не открыл ни одной книги.
Мария мучилась из-за того, что не могла решиться сказать Шарлю-Арману одну очень важную вещь. По дороге в поезде она искала и подбирала нужные слова. Ей ужасно хотелось все рассказать Шарлю-Арману прямо на вокзале, чтобы освободиться и не тащить в одиночку груз этой тайны. Но она не решилась сказать ни на вокзале, ни за обедом. Не хотелось портить вечер. Но вечер все равно был испорчен. Только что, когда им под ноги выбежал ребенок, она уже готова была все рассказать. Она вздрогнула, как вздрагивала всякий раз, вспоминая о своем состоянии, и накинула домашний халат Шарля-Армана.
— Тебе холодно? — спросил он. — Может, закрыть окно?
— Нет, ничего.
Она наметила для себя время: шесть часов. Вот наступит шесть часов — и она наберется смелости. И не заплачет. Как и все очень молодые люди, он пугался женских слез и становился резким.
Еще не успев запахнуть на груди рубашку, Шарль-Арман уже пристегивал шпоры.
Кто знает, может, ему, с его всегдашним высокомерием, это вовсе не понравится? Он вел себя честно: никогда, даже в шутку, он не говорил, что будет любить ее вечно. Во всяком случае, его реакция будет искренней. Он никогда на ней не женится, это невозможно. Она прекрасно понимала свое положение. Мария Садовеан была иностранкой, не связанной никакими узами, с туманным прошлым и сомнительными доходами. Тем не менее она вела роскошную жизнь. Такое часто бывает во всех столицах. Разведенная дама.
И все же она поймала себя на том, что надеется. Ведь война все меняет.
Шарль-Арман, повернувшись к ней спиной, завязывал перед зеркалом галстук. Он выждал несколько минут, нарочно не предлагая ей сигарету — пусть возьмет сама. И точно: у него за спиной тихо звякнул замок сумочки. Не глядя на Марию, он знал, что сейчас она чуть повернулась на бок. Дальше следовали щелчки зажигалки. Раз… два… Ей никогда не удавалось прикурить с первого раза.
— Ты бы оделась, — сказал он. — Мы можем пойти погулять или выпить чашечку чая.
Она украдкой взглянула на часы: без двадцати шесть.
— Шарль-Арман! Разве уже пора уходить? — отозвалась она, и в голосе ее прозвучала паническая нотка. — Я бы с радостью еще осталась.
— Мне очень жаль, но… мы делим эту комнату с приятелем. С Дерошем, я тебе о нем говорил. У него тоже свидание, и я ему обещал. Он может прийти раньше условленного.
— Как! — вскричала она. — Они будут… здесь… на тех же простынях!
— Ну… знаешь, между друзьями…
— Ну да, друзья… — пробормотала Мария. Она покорно встала, прибрала постель и оделась. Это слово, «друзья», яснее ясного напомнило ей, что ему всего двадцать лет.
Шарль-Арман, прислонившись к стене, ждал момента, когда она начнет пудриться. Ну вот… Она долго возилась, открывая пудреницу. Зачем набирать на пуховку столько пудры, чтобы потом ее стряхивать?
Она сдула с пуховки маленькое розовое облачко… Потом подняла глаза, увидела выражение лица Шарля-Армана и выронила пудреницу. Зеркальце разбилось.
Он собрался что-то сказать, но она протянула руку и закрыла ему рот ладонью.
Несколькими минутами позже, уже на улице, Шарль-Арман произнес:
— Пойдем, я покажу тебе старый дворик, очень красивый.
Они прошли под арку. Во дворике было тихо и прохладно, посередине виднелся увитый плющом колодец.