Он собирает бумаги для Стивена, который готовится выступить главным советником Генриха на суде в Данстебле. Успел перелопатить все показания на процессе в Блэкфрайарз — кажется, будто все это происходило в прошлом веке.
— Силы небесные, — говорит Гардинер, — осталось хоть что-то, чего вы не раскопали?
— Если я доберусь до дна этого сундука, то отыщу любовные письма вашего батюшки к вашей матушке. — Он сдувает пыль с последней пачки. — Вот они. — Бумаги шлепаются на стол. — Стивен, можем ли мы что-нибудь сделать для Джона Фрита? В Кембридже он был вашим учеником. Не бросайте его.
Гардинер мотает головой и углубляется в бумаги, что-то бормочет, время от времени восклицая: «Нет, кто бы мог подумать!»
Кромвель добирается до Челси на лодке. Бывший лорд-канцлер сидит в кабинете, Маргарет едва слышно бубнит по-гречески; он слышит, как Мор поправляет ошибку.
— Оставь нас, дочь, — говорит Мор при его появлении. — Нечего тебе делать в этой нечистой компании.
Однако Маргарет поднимает глаза и улыбается, и Мор с опаской — вероятно, боится потревожить больную спину — встает с кресла и протягивает руку.
Нечистым назвал его Реджинальд Пол, сидящий в Италии. Причем для Пола это не образ, не фигура речи, а святая правда.
— Говорят, вы не придете на коронацию, так как не можете позволить себе новый дублет. Епископ Винчестерский готов купить вам дублет за собственные деньги, лишь бы узреть ваше лицо на церемонии.
— Стивен? Неужто?
— Клянусь.
Он предвкушает, как, вернувшись в Лондон, попросит у Гардинера десять фунтов.
— Или пусть гильдии скинутся на новую шляпу и дублет.
— А в чем идете вы? — мягко спрашивает Маргарет, словно забавляет двух малых детей, с которыми ее попросили посидеть.
— Для меня что-то шьют. Я не вникаю. Только бы меня не заставляли плясать от радости.
На мою коронацию, сказала Анна, не пристало вам наряжаться как поверенному. Джейн Рочфорд записывала, словно секретарь. Томас должен быть в темно-красном.
— Мистрис Ропер, — спрашивает Кромвель, — а вам не любопытно посмотреть коронацию?
Отец не дает Маргарет вставить слова:
— Это день стыда для англичанок. Знаете, что говорят на улицах? Когда придет император, жены обретут утраченные права.
— Отец, вряд ли кто-нибудь осмелится сказать такое при мастере Кромвеле.
Кромвель вздыхает. Мало удовольствия знать, что все беззаботные юные шлюхи на твоей стороне. Все содержанки и сбившиеся с пути дочери. Теперь Анна замужем и пытается стать примерной женой. Залепила пощечину Мэри Шелтон, рассказывает леди Кэри, за то, что та написала в ее молитвеннике невинную загадку.
Ныне королева сидит очень прямо, в животе шевелится младенец, в руках вышивка, и когда ее приятели Норрис и Уэстон с шумной компанией вваливаются в покои, чтобы припасть к ногам госпожи, смотрит так, словно те усеивают ее подол пауками. Без цитаты из Писания на устах к ней в эти дни и не подходи.
Кромвель спрашивает:
— Блаженная пыталась с вами увидеться? Пророчица?
— Пыталась, — отвечает Мэг, — но мы ее не приняли.
— Она виделась с леди Эксетер, та сама ее пригласила.
— Леди Эксетер неумная и много мнящая о себе женщина, — замечает Мор.
— Блаженная сказала ей, что она станет королевой Англии.
— Могу лишь повторить свои слова.
— Вы верите в ее видения? В их божественную природу?
— Нет, она самозванка. Хочет привлечь к себе внимание.
— И только?
— Эти молоденькие дурочки все как одна. У меня полон дом дочерей.
Он молчит.
— Вам повезло.
Мэг поднимает глаза, вспоминает о его утратах, хоть и не слышала, как Энн Кромвель спросила: за что дочке Мора такая преференция?
— Она не первая, — говорит Мэг. — В Ипсвиче жила девочка двенадцати лет, из хорошей семьи. Говорят, она творила чудеса, совершенно бескорыстно. Умерла молодой.
— А еще была дева из Леоминстера, — с мрачным удовлетворением подхватывает Мор. — Говорят, сейчас она шлюха в Кале, смеется с клиентами над трюками, которые вытворяла.
Значит, святых девственниц Мор не жалует. В отличие от епископа Фишера. Тот привечает блаженную и часто с ней видится.
Словно услышав его мысли, Мор говорит:
— Впрочем, у Фишера другое мнение.
— Фишер верит, что она может воскрешать мертвых.
Мор поднимает бровь. Кромвель продолжает: