Последние отзывы

  113  

В течение трех лет после рождения Абигайль Грейс каждую минуту проводила с малышами, вечера коротала в обществе Чарльза, ходила с ним на званые и деловые обеды. Они бывали в театрах, и Чарльз впервые ввел ее в дивный мир оперы, очаровавший Грейс. Жизнь баловала ее, и временами Грейс ощущала даже чувство вины, зная, что где-то есть несчастные и страждущие. А ей во всем везло, она была свободна и очень счастлива.

Порой она тепло вспоминала Луану и Салли, гадая, где они теперь и что с ними сталось. Думала она и о тех женщинах, которым так старалась помочь в приюте Святого Эндрю. И о Дэвиде тоже… Река жизни далеко унесла ее от тех каменистых порогов. Порой прошлая ее жизнь, до брака с Чарльзом, представлялась ей просто ночным кошмаром. Ей казалось, что в день их встречи она родилась заново.

Когда Абигайль пошла в детский садик, Грейс почувствовала, что вполне готова снова стать матерью, но никак не беременела. Ей было всего двадцать восемь, но врач твердил, что никто не знает, отчего иногда забеременеть легко и просто, а иногда – нет… Однако Грейс прекрасно понимала, что после всего выпавшего на ее долю она должна на коленях благодарить Бога за то, что вообще стала матерью, да еще дважды. Порой она просто стояла и счастливо улыбалась, глядя на ребятишек. Они вместе с Эндрю пекли на кухне оладушки, потом Грейс вырезала кукол из бумаги и нанизывала бусы с Абигайль или все вместе выкладывали на больших тарелках замысловатые картины из спагетти… Грейс обожала возиться с детьми, ей это никогда не наскучивало – она даже не замечала, как летит время.

И вот однажды, собираясь в детский садик за ребятишками, Грейс попивала на кухне кофе и просматривала свежие газеты. Прочитав заголовок в «Нью-Йорк тайме», она ощутила леденящий ужас. Некий психиатр из Нью-Йорка убил свою приемную дочку, девочку шести лет, а его забитая истеричная жена беспомощно наблюдала за этим, не в силах остановить мужа. Глаза Грейс застилали слезы, строчки расплывались. Это было дико, это было невероятно – образованнейший человек, обладатель солидной практики, к тому же преподаватель медицинского института… И такой человек убил эту крошку! Она воспитывалась у них с самого рождения, а собственный их ребенок два года назад погиб – причиной был несчастный случай, но теперь это вызывало естественные сомнения. Грейс зарыдала, представляя себе предсмертные муки малышки, ее крики. Все это стояло у нее перед глазами, даже когда она шла в детский сад, – картина была настолько яркой, что она не могла унять слез. Когда они возвратились домой, Грейс была необычайно тиха и молчалива, и маленький Эндрю, почуяв неладное, стал спрашивать, что случилось.

– Ничего, – сказала поначалу Грейс, но вдруг передумала и приняла решение. Настало время быть с сыном честной и откровенной. – Мне грустно.

– Почему, мамочка?

Четырехлетний Эндрю был величайшим умницей, а внешне – копией Чарльза во всем, за исключением темно-рыжих волос и синих глаз. Отцовские повадки малыша порой смешили Грейс до слез, однако сегодня одного взгляда на собственных детишек было довольно, чтобы зарыдать от жалости к убитой девочке.

– Отчего ты грустишь? – настойчиво спрашивал маленький Эндрю.

Глаза Грейс снова наполнились слезами.

– Один человек был… очень жесток с маленькой девочкой. Когда я узнала об этом, мне стало очень грустно.

– Она в больнице? – серьезно спросил мальчик. Ему всегда нравились машины «скорой помощи» и полицейские автомобили с огоньками и сиренами, хотя они и пугали его немного. Но невзирая на страх, он просто не мог отвести от них глаз.

Грейс колебалась. Она не знала, сказать ли ему, что девочка мертва. Потом решила, что для четырехлетнего ребенка это все же слишком.

– Думаю, да, Эндрю. Полагаю, ей очень плохо…

– Давай нарисуем для нее красивую картинку.

Грейс кивнула и отвернулась, чтобы скрыть бегущие по щекам слезы. У этой девочки не будет больше красивых картинок… любящих рук… никто уже не поможет ей, не спасет…

Новость взбудоражила весь Нью-Йорк. В течение последующих нескольких дней только и говорили, что об этой трагедии. Люди были возмущены и шокированы. А учителя начальной школы, где училась девочка, выгораживали себя, заявляя, что ни о чем даже не подозревали. Да, девочка была слабенькой, и от любого прикосновения у нее сразу же выступали синяки, но она и словом не обмолвилась, что дома у нее неладно. Это особенно возмутило Грейс. Ведь дети никогда не рассказывают, что их дома избивают, – более того, они грудью встают на защиту своих обидчиков. Учителям это тоже было прекрасно известно, и многое могло бы – да что там, должно было – их насторожить!

  113