– Поверь, папа, так она и сделает, – заверил отца Мэтт, а собака оглушительно залаяла, словно тоже хотела знать, в чем дело.
– Хорошо, хорошо! Президент сказал, что мы самые гадкие люди, каких он когда-либо видел, и попросил нас убраться из страны навсегда. – Он хихикнул, а семейство дружно набросилось на него, повторяя, что это уже не смешно. – Дела так плохи, мои милые, что он советует нам осесть в Европе…
На самом деле прощание с друзьями, которых за эти шесть лет у семьи появилось немало, было грустным, но семейство уже вовсю предвкушало свой европейский вояж, а Эндрю дождаться не мог того дня, когда снова увидится со своей парижской подружкой…
Чарльз посмотрел на Грейс – теперь уже серьезно.
– Он предложил мне должность полномочного посла Соединенных Штатов во Франции, – тихо сказал он жене. Дети в это время бесились на заднем сиденье.
– Что? – Грейс оторопела. – Прямо сейчас?
– В апреле.
– А что ты ответил?
– Сказал, что должен посоветоваться с тобой… со всеми вами, и он попросил дать ему знать, как только мы что-то решим. Какого ты мнения?
– Я считаю, что мы самые счастливые из смертных! Мы везунчики! – отвечала Грейс.
…Да, им повезло: они вышли невредимыми из огня, они вместе, они счастливы. Но она думала и еще кое о чем.
– А хочешь знать, в чем еще нам с тобой повезло? – Грейс склонилась к уху Чарльза и перешла на шепот.
– В чем же?
– Кажется, я снова стану мамой… – шепнула Грейс так, чтобы не слышали дети.
Чарльз громко зашептал в ответ, мало заботясь о том, услышат ли его на заднем сиденье или нет:
– Когда этот… или эта закончит колледж, мне будет уже восемьдесят два года! Но может, хватит подсчетов? Как будет, так и будет… Думаю, этого надо назвать Франсуа.
– Франсуаза… – поправила мужа Грейс, и он расхохотался.
– Согласен на близняшек. Но мы ведь все равно едем, не так ли?
– Как видишь. А что, не похоже?
Дети на заднем сиденье во весь голос распевали французские песенки, а Эндрю весь сиял.
– А это ничего, что малыш родится там? – вполголоса спросил Чарльз. Все же это его немного беспокоило.
– Не-а… – беспечно отвечала Грейс. – Родить в Париже – что может быть лучше?
– Так это означает «да»? Грейс кивнула:
– Похоже на то.
– Президент сказал еще, что ждет меня назад через два-три года и что тогда мы всерьез поговорим о следующих выборах. Впрочем, не знаю. Я вовсе не уверен, что следует снова ввязываться во все это…
– Но может быть, на сей раз нас оставят в покое? Знаешь, я думаю, мы им уже изрядно надоели.
– Ну, после этой бодяги с фотографиями «Клубничке» придется туговато… – грустно улыбнулся Чарльз. – У Голдсмита будет полно работы.
– Мы можем уничтожить их всех. И знаешь, эта идея мне по душе. – В глазах Грейс мелькнул злобный огонек.
– Мне тоже, – Чарльз поцеловал жену. Сейчас, когда он слышал развеселое детское пение на заднем сиденье и видел Грейс рядом, спокойную и умиротворенную, ему казалось, что все происшедшее просто страшный сон…
– Au revoir, Вашингтон! – закричали дети, когда машина пересекала Потомак.
А Чарльз смотрел на этот город – город, где столько всего сбылось и столько надежд разбилось в прах, и прошептал:
– До свидания…
Счастливая Грейс лишь прижималась к мужу и улыбалась, глядя в окно…