Особенно,... 
90 
В тот же миг Глостер это заметил и сейчас же укрылся в себе. Он белозубо улыбнулся и манерно застонал.
– Господи, твоя воля, какой упрек! Осмелюсь, однако, напомнить, что между сестрами Невиль также не водилось особой любви.
Анна все еще дрожала, поэтому ответ ее прозвучал неубедительно.
– Мне трудно судить о чувствах Изабель. Я же никогда не испытывала вражды к сестре.
– Я тоже не ненавижу брата, – спокойно вымолвил герцог, переворачивая каминными щипцами прогоревшее полено. – Просто я перестал уважать его.
Молчание Анны было полно недоверия. Ричард стремительно обернулся.
– Когда-то вы обвинили меня в недостаточной скорби после смерти человека, предавшего вашего отца, – Джорджа Кларенса. Теперь ставите мне в вину, что я недостаточно люблю своего венценосного братца. Меня тошнит от этого лицемерия, Анна. Вам-то уж по крайней мере доподлинно известно, как намеревался поступить с вами Нэд, когда вы были его заложницей. Или вы запамятовали, какое послание вез от Эдуарда во Францию Филип Майсгрейв?
Анна вздрогнула, услышав имя, которое герцог никогда при ней не произносил. И вдруг стала совершенно спокойна, словно одно это имя могло послужить ей защитой против сатанинской силы, которой был наделен Ричард Глостер.
Она неспешно опустилась в кресло, утвердив ноги в узких башмачках на резной скамеечке.
– Я прекрасно помню содержание этого письма, а равно и подпись под ним. Но мой отец глубоко сомневался, что Эдуард Йорк, которого он хорошо знал, мог написать это письмо без чьей-либо подсказки. Мой покойный супруг Филип Майсгрейв сообщил мне однажды, что король Англии, который нередко бывал откровенен с «разбойником из Пограничья», как вы иной раз его называете, – написал это письмо под диктовку.
Больше она не произнесла ни слова. Теперь она наблюдала за Ричардом из-под опущенных ресниц. Давнишнее подозрение, почти забытое. Во время бегства во Францию за ними охотились люди Глостера. Стражники с Белым вепрем на табарах гнались за ними до самого Грэйс-Таррока, где они с Филипом в последний миг успели взойти на борт «Летучего». И среди их гонителей был загадочный рыцарь с закрытым лицом, который преследовал их от самого Йорка. Это было очень давно, но порой Анна в деталях вспоминала те события.
Она смотрела на Ричарда, и ей казалось, что даже в полумраке покоя она различает, как тот напрягся. Но и она тоже замерла, так что, когда в камине с треском обрушились прогоревшие поленья, взметнув столп искр, оба невольно вздрогнули.
Ричард, прихрамывая, приблизился к ней.
– Вы, Анна, говорите это так, словно уверены, что именно я пытался шантажировать Уорвика, угрожая вашей жизни.
Анна растерянно молчала. Ей всегда было трудно предугадать, что предпримет супруг в следующую минуту. Так и теперь, вместо того чтобы уличить его и пролить свет на давнишнюю тайну, она внезапно оказалась в роли обвиняемой. Она не могла опираться только на смутное подозрение.
Ричард молча удалился. Выглядел он так, словно ему нанесено смертельное оскорбление. Прежде Анна, пожалуй, испытала бы даже чувство вины, но сейчас она слишком хорошо знала, что Ричард невероятно толстокож и слишком многого добился в жизни, чтобы беспокоиться по пустяками. Анна принялась вспоминать его брата. Она с трудом могла представить Эдуарда таким, каким описывал его Ричард. Последний раз она видела его в ту роковую весну, когда решался исход войны Роз. Счастливый Эдуард и Эдуард, выражающий ей соболезнования над телом ее отца. Оказалось, что она помнит его весьма смутно. Куда отчетливее были детские воспоминания, когда она считалась невестой молодого короля. Тогда он казался ей прекрасным, как сам Роланд или все рыцари Круглого Стола вместе взятые. Но ее он уже тогда не воспринимал всерьез, дразнил и подшучивал над ней, но в его шутках не было язвительности, скорее некое ленивое добродушие. Даже когда она бранилась во время торжественных церемоний, прятала под крышкой блюда в центре пиршественного стола дохлую кошку, а во время процессий прыгала и толкалась, он никогда не пенял ей, а просто делал вид, что ничего не замечает. Возможно, что она даже была по-детски влюблена в него, но вскоре забыла об этом, когда в ее сердце поселилась обида против него. Он начисто забыл о ней, едва за нею захлопнулись двери аббатства. По крайней мере, когда она узнала, что он женился на другой, она не слишком страдала, лишь вздохнула при мысли, что так и не бывать ей королевой. А затем – это письмо, и образ красавца жениха превратился для нее в олицетворение всего подлого и бесчестного. И она долго не понимала, на что опирается преданность Филипа Майсгрейва своему королю, пока тот однажды не рассказал ей, какой разговор был у него с Эдуардом, когда их вместе содержали в узилище по приказу ее отца, графа Уорвика. Наверное, Филип передал ей это чувство, и поэтому она не доверяла словам герцога Глостера о брате.
90 
