Особенно,... 
5 
Тара жаждала истинной, а не мнимой взрослости.
Этот человек сам к ней пришел. Чем бы он это ни обосновывал, но он в ней нуждался — ее вероломный бывший любовник, ее обидчик. Человек, месть которому она изобретала долгие пять лет в моменты, когда ее охватывала тоска или отчаяние.
Тара явственно ощущала, что прошел тот нелегкий этап ее становления, когда Рэнд представлялся ей чем-то непостижимым, когда он олицетворял собой все, к чему она стремилась, свободу, легкость, бескомпромиссность, беспечность и авантюристичность. Вот и настало время, когда он, так же как и все, вынужден был задуматься над проблемой выживания для себя и своих родных. И насколько же было остроумно со стороны Эверетта поставить такое условие, зная какая пропасть пролегла между самосознанием его старшего сына и мировоззрением такого человека, как Тара, тем более что какое-либо взаимопонимание исключала жестокость Рэнда, проявленная им в прошлом.
Тара приосанилась и, вздернув брови, оценивающе посмотрела на гостя.
— Два условия, — коротко резанула она.
— Какие? — с готовностью спросил Рэнд.
— По окончании срока ты составишь мне наилестнейшую протекцию.
— Будет сделано, — охотно заверил ее исполнительный директор. — А какое второе условие?
— Ты, — не моргнув, ответила Тара.
— Не понял…
— Что непонятного? До конца срока ты — мой. Исключительно мой. Весь предстоящий год, каждое его мгновение.
— Это домогательство! — констатировал Рэнд, настолько ошеломленный, что даже не ухмыльнулся в излюбленной своей двусмысленной манере.
— Отчего же? Будь это домогательство, я бы сама явилась к тебе и требовала бы твоего согласия. А у нас все наоборот. Ты хочешь, чтобы я пошла на уступки ради твоего удобства и блага твоих родных. В обмен на свое согласие я хочу немножко блага для себя. Самую малость. Поскольку, зная тебя, на многое рассчитывать не приходится. Только на постель, — уязвила его девушка.
— Я пришел к тебе с деловым предложением, — обескураженно пробормотал босс. — Это неравноценный обмен.
— В таком случае ничем не могу помочь, — холодно отчеканила она, подходя к двери и демонстративно приоткрывая ее.
Рэнд застыл на месте. Он догадывался, что это какая-то каверза с ее стороны, имеющая под собой некую цель. А поскольку его след в жизни Тары добрым никак нельзя было назвать, то и замысел ее, скорее всего, был реваншистским, — так рассудил Рэнд, и был прав.
— Что это, Тара? Надеешься уничтожить меня или же силой заполучить кольцо? Я думал, ты более самолюбива, — прибегнув к излюбленному глумливому тону, заметил он.
Тара широко улыбнулась.
— А я никогда не думала, что ты приползешь ко мне, моля о снисхождении. Как я могу отказать себе в таком удовольствии? Это было бы непростительным расточительством. Конечно, для такого мотылька, как ты, двенадцать месяцев беспутной жизни — это целая вечность, а триста шестьдесят пять дней верности — наказание пострашнее ада. Но ради чего бы мне сносить тебя, скажи? Работа личного ассистента исполнительного директора — ненормированная каторга. Тем более работа на такого человека, как ты. Должна же я получить свою долю удовольствия. У меня, в силу моей занятости, нет и не может быть личной жизни. А в рамках нашего делового соглашения это можно исправить, — насмешливо проговорила девушка с соблазнительным придыханием, скользнув подчеркнуто сладострастным взглядом по его губам. — Ну, когда начнем? — спросила она, закрыв на ключ дверь.
Растерянность Рэнда забавляла ее и провоцировала на шалости, которых Тара не знала прежде.
Никогда в своей жизни Рэнд нe опускался до нежелания овладеть красивым телом. В таких случаях он, как и полагается завзятому ловеласу, всегда показывал класс. Однако новизна ситуации состояла в том, что Тара Энтони отнюдь не относилась к категории женщин, привычно предлагающих себя, даже если она и претерпела изменения в характере или мировоззрении за прошедшие пять лет — не без его вины, надо полагать.
Тара была красива и желанна, но также и чувствительна. Когда он использовал ее, его это не пугало. Теперь же Рэнд насторожился. Слишком уж остро встал перед ним в последнее время вопрос воздаяния, спровоцированный смертью отца, с которым он никогда не искал общий язык, предпочитая считать его распущенным богачом, избалованным властью над ближними, и полагая, что отцовское бесчестье может обелить его беспутность.
5 
