Мертвые молчали, живые уже не могли говорить: все было сказано, и лишь изредка безжизненная цитадель грохотала огнем из своих бойниц. Оторвав голову от земли, словно вспомнив о чем-то важном перед смертью, солдат притягивал к себе винтовку, стрелял и снова приникал к земле.
Люди еще копошились в казематах – расслабленные, как пустые мешки, страшные от худобы и грязи, изможденные безводьем, чирьями и дизентерией. Мертвецов уже не убирали, и они лежали иногда тут же, среди живых – удивительно похожие на живых, только полчища мух гнездились в провалах глазниц.
– Руку, – попросил Карабанов хрипло.
Ему подали руку, и он кое-как поднялся на ноги. Своим казакам он сказал:
– Почему молчите? Стреляйте…
Турки уже не посылали предложений о сдаче: наблюдая с соседних гор за тем, что творилось внутри крепости, они терпеливо выжидали гибели русского гарнизона.
– Сегодня, кажись, пятница, – сказал Ватнин.
– Не знаю, – ответил Карабанов. – Все равно…
Поручик стянул сапоги, и сапоги вдруг показались ему не нужны: он сбросил их с крыши крепости. Потом стянул и сюртук, выкинул его тоже.
– Чикчиры сымать будешь? – спросил Ватнин, внимательно приглядываясь к сотнику.
– Снял бы и чикчиры, – отозвался Карабанов, – да сраму не оберешься… Помоги мне, есаул, барабан забить, а то у меня пальцы не слушаются.
Ватнин взял револьвер поручика, проворачивая барабан, втиснул в гнезда свежие патроны. Взвел курок, трахнул в небо пробным выстрелом, вернул оружие.
– Сгодится, – сказал.
Спрятав револьвер, Карабанов хотел спускаться с крыши, но Ватнин остановил его:
– Сиди уж здеся!
– А что?
– Сиди, говорю…
Карабанов приложил руку к голове:
– Башка трещит… Зачем я тебе, есаул?
– Так, – ответил Ватнин. – Больно уж ты рахманный севодни. Я тебя не пущу одного… До греха-то недалече!
– А, черт с тобой, – ответил Карабанов, но спорить не осмелился и снова завалился на свою вшивую бурку…
Вскоре на крышу поднялся штабс-капитан Некрасов, стал протирать линзы бинокля, всматриваясь куда-то.
– Вы ничего не слышали? – спросил он.
– Опять хабар, – отмахнулся Ватнин.
– Нет, – возразил Некрасов, – новостей нету. А вот часовые с минарета уверяют, будто слышат далекие залпы.
– Где? – поднялся Карабанов.
– Со стороны Чингильского перевала… там!
Карабанов отобрал у Некрасова бинокль.
– Ни черта, – сказал он. – Впрочем, у меня круги в глазах, я даже вас плохо вижу…
Поднялся на ноги Ватнин.
– Дай-кось! – приложился к биноклю, расставив для крепости ноги, долго стоял молча, напряженно вглядываясь на север, куда утекали овражные низины плоскогорья.
– Ну? – спросил Некрасов.
Ватнин рывком опустил бинокль.
– Готово, – ответил он.
– Идут?
– Пришли, – сказал сотник. – Будто баранты пасутся, так мне блазнилось поначалу-то. А когда присмотрелся, то вижу: палатки в стену стоят. Дым видать…
Некрасов посоветовал:
– Назар Минаевич, голубчик, велите сотням дать стройный залп, чтобы гарнизон поднялся. А я сбегаю к Штоквицу.
Штоквиц трогал лицо пальцами, и пальцы оставляли на серых щеках вмятины. Известие Некрасова он встретил спокойно.
– Чепуха, – ответил он, – я уже ни во что не верю. А вот фокус могу показать. – Он залез к себе в рот и, расшатав зуб, вынул его из десен. – Видите? – спросил, отплевываясь. – Уже восьмой пошел. Скоро ням-ням будет нечем… Цинга, милейший, скорбут-с!
– Да послушайте же вы! – закричал Некрасов. – Ватнин видел даже палатки. Он говорил, что это недалеко. Верст за десять отсюда. Они уже спустились с гор перевала.
– Поднимусь на минарет, – решил Штоквиц.
На лестнице он часто присаживался. Ступени были загажены часовыми, которые не давали себе труда спуститься во двор. Штоквицу было не до брезгливости – капитан задыхался после каждой ступеньки, винтовая лестница ходила под ним ходуном.
– Что тут? – спросил он часовых, оглядывая Баязет с высоты башни.
– А ничего, ваше благородие.
– Говорят, что Тер-Гукасов разбил лагерь где-то тут невдалеке. Вы не видели?
– Нет, ваше благородие. Это баранты гонят.
– Тьфу, черт! – выругался Штоквиц, проклиная Некрасова, который заставил его подняться на эту вышку. – Всегда эти умники завихряются в воображении!
Спустившись вниз, комендант велел Потресову дать сигнальный выстрел с пыжом. Старый майор сам вложил в пушку холостой заряд, пригнал к нему пыж, скомандовал: