– Балочка там этаконькая, – показал он. – Ты вдоль нее прошмыгнуть старайся. Ежели што, так в саклях заховайся, повремени малость, а потом задворками дальше иди…
– Гляди-кось, – подсказал ему Егорыч, – вроде значки тысячников турка выставил. Опять табора ихние места меняют.
Да, весь этот день противник снова занимался каким-то странным передвижением своих войск. Турки были всполошены чем-то, и отряды их, шумно собираясь на площадях, спешили куда-то на север; гурты скота снова угоняли по Ванской дороге.
Ватнин доложил об этом Штоквицу, и тот испугался:
– Боже мой, неужели мы выстрадали здесь напрасно? Неужели они плюнут на Баязет и, оставив нас в тылу, все-таки двинутся на Кавказ?..
– Не думаю, – ответил сотник. – Хабар такой пошел по гарнизону, будто полковник Шипшев уже занял Караван-сарайский перевал, и теперь турки в двенадцать тысяч сабель застряли у Тепериза.
– Ширин-сёзляр, – печально улыбнулся Штоквиц, – медовые слова твои, светило казацкой мудрости!..
Ватнин обиделся:
– Да ну вас всех… Не я же придумал это. Хабар такой…
Штоквиц вышел за есаулом, оглядел небо.
– К ночи, может, и грянет, – решил он. – Хорошо бы!
Ему встретился юнкер Евдокимов, постаревший за эти дни. Возле губ юноши, когда-то чистых и румяных, теперь пролегла глубокая складка, и казалась она, эта складка, словно врезанной в лицо юнкера от засохшей в ней грязи.
– Наш Аполлон состарился, – дружелюбно пошутил Штоквиц. – Не хотели бы вы, мой друг, очутиться сейчас в Женеве?
– К черту Женеву! – огрызнулся юнкер. – Если я только выживу, я привезу свою невесту сюда, на эти священные развалины.
– Так ли они священны, как вам кажется? – с сомнением проговорил Штоквиц и вдруг, упав на камни, закружился волчком, дергая ногой.
– Что с вами?
– Ой! – ответил Штоквиц.
– Вы ранены?
– Ой!..
– Ефрем Иваныч, стойте!
– Ой, ой!..
Только тут Евдокимов заметил, что сапог левой ноги коменданта раскромсан от каблука до носка турецкой пулей, и Штоквиц вдруг отчетливо заговорил:
– В такую-то их всех…. У-у, бандитские рожи!
Юнкер вздохнул с облегчением:
– Слава богу, заматерились. А то ведь я испугался…
Подбежали солдаты, сочувствуя офицеру, дотащили его до госпиталя, где Сивицкий встретил коменданта почти весело.
– А-а, – сказал он, глянув на сапог. – Наконец-то и вы ко мне пожаловали. Всех уже перетаскали, один вы скромничали. Посмотрим, что у вас здесь… Аглая Егоровна, приготовьте праватц и подайте корнцанг!
Турецкая пуля, разорвав каблук, прошла вдоль всей ступни и застряла у косточки большого пальца.
– Это больно, – согласился Сивицкий, выковыривая пулю. – Но все-таки лучше в лапу, чем по башке… Придется полежать, господин капитан, в нашем обществе!
– Еще чего! – ответил Штоквиц. – На мне сейчас держится весь гарнизон…
Ножницами Сивицкий остриг ненужную рваную ткань, чтобы обезопасить ранение от гангрены, извлек осколки раздробленной фаланги.
– А-а-а-а! – заорал Штоквиц от боли, выгибаясь на столе животом кверху.
– Вы что-то хотите сказать? – осведомился Сивицкий.
– Да, – вяло обмакнул Штоквиц. – Я хотел поблагодарить вас и попросить, чтобы вы дали мне костыль.
Он пренебрег советами врачей отлежаться в лазарете и ушел, неумело выкидывая перед собой костыль, но стал после ранения еще злее, еще невыносимее.
Солдаты, однако, жалели его.
– Любить-то собаку эту, – говорил Потемкин, – нашему брату не за что. Но мужик он крепчушший, дело знает. Только вот, братцы, я так думаю, что теперь он не только кулаком, но и костылем драться начнет…
Костыль скоро и правда был пущен в дело: первым попал под его удары какой-то солдат, вырезавший на конюшне из бока лошади (еще живой лошади) кусок мяса.
Некрасов, не одобряя солдата, вступился за него.
– Страшно смотреть на вас, господин комендант, – сказал он, перехватывая костыль. – Оставьте вы этого кацо… Мы не знаем, какова может быть мера людского отчаяния! А лошадей надо резать, а не переводить на падаль.
– Вам бы только жрать, – недовольно ответил Штоквиц. – А рассчитываться за павших лошадей придется в Тифлисе мне, не кому-нибудь. Пусть режут только тех, которые сами готовы вот-вот пасть…
Над их головами вдруг грянул гром.
Оба посмотрели на небо:
– Илья-пророк по своим делам покатил куда-то.
– Хорошо бы, – ответил Некрасов, – чтобы он остановил свою колымагу как раз над нашей крепостью.