110 
– Дураки! – завопил Карабанов на своих казаков, выбираясь на крышу переднего фаса. – Полегли здесь, как дачники, а там «крупа» уже бассейн ломает… Давай за камнями!
Вскрикивая от усилий, под грохот стрельбы, глотая пылищу раскрытыми ртами, таскали на крыши каменья. Обкладывались ими, считали деловито патроны, вертели в корявых пальцах цигарки, делились впечатлениями:
– Эдак-то ничего… Табак пока имеется…
Турки заметно ослабили огонь, продолжая окружение цитадели, хотя с каждой вновь занятой позиции спешили сразу же пристреляться. А крепостное имущество, которое не успели внести в цитадель, еще грудами лежало возле ворот; и тут же, стоя сбатованными, не в силах бежать, понурили головы казацкие кони, точно укоряя своих хозяев, что их покинули.
– Дениска, – хмуро сказал вахмистр, – иди; там твоего Беса ранило… Бьется жеребец!..
Лошади двух сотен были сбатованы на славу: хвост к голове, голова к хвосту, повода одной пропущены под ременную пахву другой; и если падала одна под пулей, то билась, бедная, в тесной упряжке, таща за собой соседнюю, и тогда начинали жалобно ржать все лошади разом, задирая головы кверху, словно обращались к казакам: видите, как нам плохо?..
Дениска вернулся обратно, по-детски всхлипнув, сказал Карабанову:
– Спасибо, ваше благородие. Больно уж хороший конь был… Такого теперь не будет…
Ватнин отыскал Пацевича в шахской усыпальнице; сидя на гробнице жены Исхак-паши, Адам Платонович стриг себе ногти и говорил Клюгенау:
– Надо попытаться, Федор Петрович: не может же так быть, чтобы воды не было совсем. Ну, пять метров, десять метров, двадцать, но до воды все равно можно докопаться!.. Что вам, сотник? – крикнул полковник, завидев Ватнина, и в темных переходах подземелья еще долго блуждало эхо: «…отник… отник… отник!»
– Лошади гибнут, – сказал Ватнин, – добро лежит. Не пропадать же? Надобно в крепость тащить.
– Да вы с ума сошли, батенька. Не-не-не, ни в коем случае!
– Ночью, – перейдя на шепот, подсказал Ватнин, – когда стемнеет. Чтобы – охотники. Раз-раз – и в ворота! Нешто не жалко? Ведь смешно сказать, даже котелки у казаков в казармах остались… Жрать да пить не из чего!
– Ночью можно, – поддержал сотника Клюгенау. – Казаки – ловкий народ: они сатану из чистилища уведут, и бесы не сразу заметят.
– Ну, ладно, – согласился Пацевич, отряхивая со штанин шелуху остриженных ногтей, – ночью, господа, разрешаю…
Ватнин, ободренный этим согласием, вызвал по двадцать охотников из каждой сотни: попросился идти на вылазку и солдат Потемкин.
– А тебе зачем?
– Гардероба моя не в порядке, – пояснил Потемкин. – Надобно бы турецкий «снайдер» найти, чтобы стрелять подале, да хоть барана свести у турок, а то мяса давно не ел.
И вот наступили сумерки. Враги тоже устали и, как видно, хотели освоиться с обстановкой: стрельба понемногу стихала. Ватнин велел собраться охотникам на первом дворе, в прикрытие вылазки назначили хоперцев. Ожидали, когда стемнеет совсем, чтобы рвануться из ворот, но обстоятельства сложились иначе.
– Стучит вроде кто, – сказал Потемкин.
Прислушались. Да, кто-то стучал в ворота.
– Дениска, поди-ка послухай…
Казак взобрался на груду камней, заграждавших ворота, приник ухом к старинной узорчатой бронзе.
– Эй, кто там? – крикнул он. – Ежели за милостыней, так мы по субботам подаем… В субботу зайди!
– Я тебя, нечестивца, – послышался голос отца Герасима, – узнаю по гласу смердящему… Открывай, Дениска, а то двери сломаю… Здесь не один я – с милицией… Нас много!
Ватнин тоже приник к воротам.
– Эй, батька, – посоветовал он, – перестань лаяться… Лезьте через пролом. Только тихонько… Это я говорю, Ватнин, слышишь меня?
Карабанов лежал на крыше, медленно остывающей от дневного жара. Подостлав под себя шинель, он смотрел, как разгораются в бездонной синеве чистые звезды. Казаки дернули его за штаны – поручик, всхлипнув от боли, перевернулся на живот, подполз к самому краю крепостной стены и глянул вниз.
– Только бы османы не заметили, – забеспокоился он, – а то, брат, худо им будет…
Людей с высоты почти не было видно, только по земле неслышно скользили их косо распластанные тени: вот один нырнул в амбразуру, вот другой; вот и отец Герасим, сверкнув при свете луны распятием, оттопырив зад, втиснулся в узкую бойницу. Еще идут и еще…
– Некрасова-то, кажись, среди них нетути, – сказал кто-то, приглядываясь. – Жаль, добрый был дяденька…
110 
