126 
— Это потому, что ты попыталась отнять ее силой. А руну можно только отдать добровольно. — Джек чувствовал странную, гнетущую опустошенность. Ведь это — его последняя связь с Бардом. Руна заботливо оберегала его в минуты опасности и отчаяния — а теперь ее не станет. Джек повесил руну на шею Торгиль.
— Думается, она меня всё равно сожжет, — сказала девочка. — Мне будет ужасно больно; но ничего другого я и не заслуживаю.
На глазах у Джека подвеска словно растаяла, растворилась в воздухе. Мальчик был раздавлен горем.
— Мама… прошептала Торгиль. — Я ее вижу… в мыслях. — Она выронила нож.
— Это ты про королеву Гламдис?
— Нет — про мою родную мать. Про Аллисон. Я была к ней так жестока. Обзывала ее разными нехорошими словами и никогда не обращалась с ней по-доброму, даже когда она плакала. Отец ее частенько поколачивал. Называл никчемной, потому что она не смогла родить ему сына.
— Но она родила ему сына. У тебя был старший брат, и твой отец убил его.
— Я должна была заменить брата, но я подвела… подвела отца — По щекам Торгиль катились слезы.
— Как можно подвести кого бы то ни было, всего-то навсего родившись девочкой?!
— Мама втайне от отца стряпала мне всякие вкусности. Расчесывала мне волосы, шила красивые куртки и башмаки. А я ей ни разу даже спасибо не сказала.
— Олаф рассказывал, что она никогда ни с кем не разговаривала.
— Она разговаривала со мной — по-саксонски, — возразила Торгиль. — А я ее высмеивала — за то, что она говорит на языке рабов. Вот тогда она вообще перестала разговаривать. А потом… потом ее принесли в жертву, чтобы она сопровождала отца в Вальхаллу.
— А знаешь, что? Я думаю, ни в какую Вальхаллу она не отправилась. Драконий Язык говорил, что загробную жизнь каждый выбирает для себя сам. Думаю, она ушла на Острова Блаженных вместе с Медб.
— Хорошо бы, — отозвалась Торгиль. — Ох! Я только что вспомнила! Я сказала Олафу, что ненавижу его — прямо перед тем, как он погиб. Как я могла? Как могла?! — И девочка разрыдалась в голос.
— Сдается мне, Олафу к этому было не привыкать, — саркастически заметил Джек. — Он, небось, по сто раз на дню это слышал.
— Тоже верно, — согласилась Торгиль, разом приободрившись. Но тут девочка принялась вспоминать всевозможные проступки из своего прошлого, коим конца-краю не предвиделось. Она разбила ткацкий станок Хейди после того, как ведунья сшила ей платье. Она насмехалась над голосом Руны, когда тот попытался спеть ей хвалебную песнь. Она связала вместе хвосты Задиры, Волкобоя, Ведьмы и Кусаки, чтобы те передрались между собой. А ведь эти псы ее любили — пожалуй, единственные в целом мире.
У Джека просто в голове не укладывалось, как в одном человеке может вмещаться столько злобы. Покаянные рассказы изливались из Торгиль нескончаемым потоком, точно гной из раны. Похоже, девочка впервые в жизни осознала, что поступала дурно.
— Такое странное чувство… Будто недостает чего-то. — Торгиль подобрала нож; Джек испугался, что она всё же попытается лишить себя жизни. — Знаешь… я почему-то больше не хочу себя убивать.
— Вот и прекрасно!
— Нет, не прекрасно! Это на меня не похоже. И в битве погибнуть я тоже не хочу. — Девочка резко села, глядя перед собой безумными глазами.
— Ну, что такое? — забеспокоился Джек.
— Я утратила желание рубить и жечь! Я не хочу убивать! Я забыла, как берсеркствовать! Я больше не воительница! — И Торгиль принялась кататься по земле, вырывая пучки травы, пронзительно вскрикивая, и постанывая, и рыдая в голос. Джеку оставалось только беспомощно наблюдать. Он понятия не имел, как справляться с таким безысходным горем.
Спустя какое-то время Торгиль вконец обессилела. Она лежала неподвижно на измятой, обкорнанной траве, бледная и измученная.
— Думается мне, я понял, что произошло, — промолвил Джек, когда девочка успокоилась достаточно, чтобы внимать его словам — Больше всего в этом мире я дорожил охранной руной. А теперь я отдал ее тебе. Для тебя главным в жизни было стать берсерком. Но руна заставила тебя ценить жизнь больше смерти, так что берсерком тебе больше не бывать. Но ты всё равно осталась воительницей — да выслушай же меня! — заорал он, видя, что Торгиль собирается возражать. — Ты теперь как Скакки. Он — не берсерк, и никогда им не будет. Ведь он унаследовал здравомыслие Хейди. Он — воин отважный и разумный, и он проживет долго, очень долго, и сумеет защитить свою семью и свою деревню от любого врага.
126 
