Губы Купера все еще расплывались в широкой улыбке, скрывающейся под усами. Он передразнил Расти, заныв, как старая дева:
— Ну, Купер!
Словно обидевшись на эту карикатуру, девушка хлопнула по голому бедру мужчины.
— Ты что? Я же не виноват в том, что у тебя, такие волосы, словно растрепанные в спальне, и такие карие глаза. — Он провел большим пальцем по губе Расти. — И как противостоять тому, что твой ротик выглядит так, словно ты недавно целовалась, и просит большего… что твои груди всегда трепещут…
— Трепещут? — переспросила она, затаив дыхание, когда Купер прикоснулся к ее груди.
— Да… И в чем моя вина, если твои соски все время вздернуты и готовы?..
— Они всегда такие.
Ах, как Купер их любил! Улыбнувшись, он тихонько ущипнул одну из смуглых жемчужинок, нежно перекатывая ее между пальцами.
— Но вздернуты и готовы к чему, Купер?
Наклонившись вперед, он губами и языком продемонстрировал к чему. Знакомое ощущение пронзило Расти между бедер, словно кто-то принялся разматывать там шелковую ленту. Вздохнув, она обняла голову любимого ладонями и оттолкнула от себя. Купер посмотрел на девушку в замешательстве, но уже через мгновение она с силой откинула мужчину на подушки.
— И что мы будем делать? — не сопротивляясь, спросил он.
— Ради разнообразия я собираюсь заняться с тобой любовью.
— Мне казалось, ты только что этим занималась.
Расти встряхнула взъерошенной головой, ее «конский хвостик» давно и безнадежно растрепался.
— Но это ты занимался любовью со мной. Теперь моя очередь.
— А в чем разница?
Улыбаясь, словно довольная кошка, девушка многообещающе взглянула любимому в глаза, прильнула ближе и принялась покусывать его шею:
— Сейчас увидишь…
Утомленные страстью, они мирно лежали рядом.
— А я-то думал, только дамы легкого поведения знают, как делать это умело. — Голос Купера уже осип, так часто он выкрикивал имя любимой. Теперь у него остались силы только на то, чтобы легонько поглаживать ее спину кончиками пальцев.
— А я делала это умело?
Наклонив голову, Купер долго смотрел в глаза девушке, лежавшей на его груди:
— А разве ты этого не знаешь?
Взор Расти был еще затуманен любовью. Она взглянула на любимого и тряхнула головой — застенчиво и неуверенно.
— Это ведь был первый раз, когда ты…
Девушка кивнула в ответ. Купер мягко прошипел под нос очередное ругательство и подарил ей нежный, полный самого искреннего чувства поцелуй.
— Да, у тебя все получилось замечательно, — сказал он с долей юмора, выпустив губы возлюбленной, — просто великолепно.
После долгой паузы Расти вдруг попросила:
— Расскажи мне о своей семье.
— О семье? — Пытаясь собраться с мыслями, он рассеянно потерся своей ногой о ее, стараясь не задеть рану. — Это было так давно, что я почти ничего не помню. На самом деле все, что я могу воскресить в памяти о своем отце, — это то, что каждый день он уходил на работу. Он был продавцом. Нервная профессия в, конечном счете довела его до обширного инфаркта, он умер мгновенно. В то время я еще был в начальной школе.
Мать никак не могла смириться с тем, что отец умер так преждевременно, оставив ее вдовой. Она никак не могла смириться и с тем, что я… существую, так мне кажется. В любом случае все, что я значил для нее, — лишь долг, обязанность. Ей пришлось много работать, чтобы тянуть семью.
— Она больше не вышла замуж?
— Нет.
Судя по всему, в этом мать обвиняла своего безупречного сына, он явно был лишь обузой. Расти легко читала между строк, дополняя рассказ любимого и составляя для себя полную картину его жизни. Купер вырос нелюбимым. И нет ничего удивительного в том, что вместо того, чтобы пожать руку, протянутую в искреннем, теплом порыве, мужчина яростно кусал ее. Он просто не верил в людскую доброту, не верил в любовь. Никогда не чувствовал их. Личная жизнь Купера была измазана грязью, изранена болью, разочарованием и предательством.
— После окончания школы я присоединился к морским пехотинцам. Мать умерла в мой первый год во Вьетнаме. От рака молочной железы. Она была из тех женщин, которые до последнего упрямятся, не желая обследовать опухоль, — до тех пор, пока уже не станет слишком поздно.
Расти гладила подбородок Купера ногтем большого пальца, то и дело проникая в ямочку посередине. Ее сердце разрывалось от жалости к Куперу, который рос одиноким, нелюбимым ребенком. Что может быть хуже?! По сравнению с его тяготами собственная жизнь уже не казалась ей такой нелегкой.