Чейз сделал паузу, уперев руки в боки, опустив голову, словно проводил ревизию своих мыслей, потом заговорил опять:
— Во всяком случае, я не хочу унижать тебя с помощью другой женщины. Кроме того, я уверен, что измена жене — самый худший грех из всех. — Он нежно взглянул на Марси. — Но я не могу терпеть месяцы.
Она обозначила понимание еще одним кивком.
— Я не хочу соревнования, где счет ведется друг против друга. Сексуальная жизнь может усилить нашу дружбу, не правда ли? Если мы станем совместимы в постели, то станем совместимыми во всем остальном. Мы знаем, что нынешняя ситуация не годится. Может, попробовать другой путь?
Чейз сделал паузу, затем повернулся к Марси.
— Ну, что ты скажешь?
13
— Привет.
— Привет.
Со светящимися глазами и лучезарной улыбкой Марси встретила Чейза на пороге дома. Она все еще не верила в поворот событий, происшедший утром в ее кабинете. На ее руках виднелись синяки в тех местах, где она днем щипала себя, чтобы убедиться, что не спит.
Очевидно, Марси не спала, поскольку Чейз сейчас наклонился и поцеловал ее в щеку. Это был неловкий поцелуй, больше похожий на нечаянное столкновение голов.
После длинного монолога Чейза они согласились забыть неурядицы первого месяца совместной жизни и начать сначала не только как друзья, но и как любовники Единственное, что беспокоило его, это чтобы Марси пользовалась контрацептивами. Она искренне убедила его, что пользуется.
— Давно ты дома? — поинтересовался он, когда жена помогла ему снять плащ.
— Не очень. Дождь еще идет?
Марси стряхнула с одежды капли и повесила ее на вешалку.
— Моросит. Чем-то вкусно пахнет.
— Курица.
— Гм. Тот тебе больше не звонил?
— Нет.
— Тогда почему трубка снята?
Марси красноречиво посмотрела на мужа. Тот тяжело сглотнул.
— О…
— Хочешь выпить?
— Конечно.
Оба не двинулись с места.
— Ты голоден? — спросила она.
— Очень.
— Будешь ужинать?
— Чуть позже.
Наверху — они не помнили, как добрались туда, — Чейз страстно и горячо поцеловал Марси. Его язык вопрошал. Он был взрывателем. Словно гурман, Чейз пробовал на вкус губы жены, как бы не понимая, что он предпочитает.
Одежда словно растаяла на их телах. Когда оба оказались обнаженными, они крепко обнялись, испытывая животное наслаждение от прикосновения кожи к коже, тела к телу, мужчины к женщине. Марси была мягкой там, где Чейз был твердым. Она была гладкой, где у него росли волосы. И эти различия возбуждали их.
Чейз сел на кровать, а Марси встала между его колен. От одного его взгляда ее груди напряглись, приподнялись, до боли желали прикосновения, но Чейз не шевелился.
Наконец он кончиком пальца провел по теням, которые груди отбрасывали на живот Марси. Словно ребенок, он осторожно следовал по контурной линии, уделив особое внимание обрисовыванию теней от сосков.
Наблюдая, как палец мужа легко скользит по коже, Марси застонала, наклонила голову Чейза и прижала сосок к его губам, которые сразу открылись. Тепло, влага, движения были так сладостны, что почти причиняли боль.
Раздвинув бедра Марси, Чейз стал массировать ее волосистый треугольник. Марси всхлипнула в экстазе, когда его пальцы проникли во влажное влагалище. По животу пробежала судорога. Электрический разряд прошел от кончика языка Чейза через сосок в самое лоно Марси. Она мягко произнесла имя мужа.
Чейз лег на кровать: Марси забралась сверху, пронзив себя им и ощущая нежные сокращения. Они бесконечно шли через нее, и она наконец поняла, что они исходят от мужа.
Спустя некоторое время, насытившаяся, Марси легла на грудь мужа, покрытую волосами. Нижняя часть его торса, где волосы еще не отрасли, покалывала. Марси любила это.
Играя его соском, Марси прислушалась, как возвращается к нормальному ритму пульс Чейза. Затем иной звук привлек ее внимание — тихое урчание в его животе. Она подняла голову и вопросительно посмотрела мужу в лицо.
— Теперь я готов ужинать, — сказал он.
Чейз проделал то, что не проделывал в постели с женщиной уже больше двух лет. Он улыбнулся.
В течение следующих недель Чейз часто улыбался. Иногда он полностью забывал о грусти и несчастьях. Ему еще вспоминалась Таня, иногда несколько раз в течение дня, но воспоминания больше не превращались в изнуряющие удары. К его удовольствию, с ними теперь удавалось справляться. Если жизнь перестала быть сладкой, идиллической, розовой, какой была раньше, то она осталась пригодной для существования.