– Полный назад! – кричали с мостика в машину.
Под навесом борта было не разглядеть, что делали враги, но зато была слышна их возня у пушки.
Противник решился на крайность – выстрелил, и снаряд, едва вырвавшись из пушки, тут же прошил борт и палубу корабля, свечкой вылетев куда-то в небо (он не успел взорваться). Машина работала на полных, но лодка не отрывалась. В отчаянии немцы стали бить снарядами в днище сторожевика. Это было страшно и для них – близкие взрывы сбивали в море людей, уже мертвых от контузии. Но на смену убитым из рубки выскакивали другие. Ожесточение опытного врага было невероятно. Битва шла на пределе человеческих возможностей.
– Вода в отсеках… заливает все! – доложили на мостик.
– Лишь бы оторваться… полный назад!
Сторожевик трясло от напряжения так, что с бортов слоями отлетала краска и пробка. Наконец последнее усилие машины чуть ли не с «мясом» вырвало нос корабля из подлодки, оставив в ее корпусе – открытой! – скважину пробоины. Все видели, как вода океана хлестала теперь туда, как в яму. Зловоние хлора стало нестерпимым. Но каждый моряк знает, что море заполнит только один отсек, после чего упрется в сталь переборки, и это еще не гибель врага!
А потому, едва оправясь, командир снова отдал приказ:
– Полный вперед… Будем таранить снова! Сработал в машине реверс, и винт закрутил воду в обратном направлении, гася инерцию заднего хода, снова устремляя корабль вперед – прямо на врага.
Но теперь – по удалении от подлодки – сторожевик сделался более уязвим. Враг бил по нему прицельно… В ослепительно белой вспышке разрыва ходовая рубка разлетелась в куски, жестоко раня палубные команды осколками металла и острой щепой дерева. На том месте, откуда только что раздавались команды, не осталось теперь ничего. А упавшая мачта в гармошку раздавила трубу. Дым пополз вдоль палубы, удушая людей…
Володя Петров лежал на развалинах мостика, а над ним качалась бездонная масса света и воздуха. С трудом он перевел глаза ниже. Вместо ног у него тянулись по решеткам красные лоскутья штанов. И это было последнее, что он увидел в этом сверкающем мире.
Вздрагивая под снарядами, сторожевик шел дальше.
Он шел прямо. Никуда не сворачивая.
Так, как ему велели люди, которых уже не существовало.
* * *
Ральф Зеггерс кричал через люк – в глубину поста:
– Лево! Лево… еще левее… клади руль до упора!
Ставя лодку кормою к противнику, он хотел избежать тарана. Узкая, как лезвие ножа, субмарина могла спастись – корабль мог промахнуться. Но сторожевик (без мостика, без командира) настиг подлодку. Его изуродованный форштевень снова полез на врага, круша его в беспощадной ярости разрушения.
Последним проблеском сознания, почти автоматически, Зеггерс отметил, что в кормовых аппаратах только одна торпеда, а другие уже расстреляны. Но и одной хватило на всех, когда она сработала от удара корабля.
Гигантский гейзер пламени, воды и обломков вырос над океаном. Грохочущей шапкой он накрыл два корабля, сцепившихся в жесточайшем поединке. Когда же взрывы осели, вместо лодки осталось только жирное пятно мазута и качало вокруг ошметки тел вражеских подводников. А из этого пламени, из туч дыма, отряхивая с себя тонны воды, вдруг вышел сторожевик…
Теперь он двигался, прессуя волны красной своей переборкой. Под его днищем волочились остатки раздробленного полубака – с каютами, маляркой, провизионкой, с цепным ящиком и якорями, которые вытянулись на цепях до самого дна. Но корабль шел вперед, как и было приказано ему с разбитого, несуществующего мостика. Исполняя этот приказ, машина корабля стучала, стучала, стучала… даже без перебоев!
Борта дребезжали листами рваного железа. На качке двери корабля сами собой открывались и закрывались. Внутри отсеков из-под сорванных взрывами люков били упругие струи воды, которая быстро разбегалась по коридорам. Корабль колотило в страшной вибрации. Все звенело, трещало и быстро разрушалось в агонии стали, дерева, резины, огня и пара.
С грохотом, отметившим его конец, сторожевик вдруг начал прилегать на борт словно в изнеможении. Задымив вокруг себя волны, он в рывке последнего крена вдруг побросал с палубы в воду все пушки, все кранцы, все шлюпки, всех мертвых, всех живых… так, будто они мешали ему сейчас.
В красную переборку билось море!
Плавающие вокруг люди вдруг увидели пузатое черное днище корабля, над которым в бессильной ярости еще крутился винт, безнадежно стегая воздух. Внутри перевернутого корабля стучала, стучала, стучала машина… И казалось, не будет конца этой неутомимой жажде корабля: жить – только бы жить!