— Мы ему записную книжку красивую подарили. Митьке, значит, на день рождения. А ну-ка, погляжу, не в столе она у него?
Митина мама ушла и скоро вернулась с маленькой записной книжкой в кожаной тисненой обложке.
— Телефона нет, только адрес, — сказала она и положила записную книжку на стол.
«Ладушкин Ф., — прочитали все. — Большая Грузинская, д. 37/1, кв. 22».
— Это до Белорусского надо ехать, а там пешком, — пояснила Ксения Ивановна.
— Что ж… поеду, — сказала Римма Тимофеевна и стала заправлять концы платка под отвороты пальто.
Тут Самбо заявила, что она обязательно поедет с Риммой Тимофеевной. Она сказала, что Римма Тимофеевна для Люси человек посторонний, что Заноза может не послушаться ее и сбежать куда-нибудь еще дальше. И еще она сказала, что Римма Тимофеевна человек взрослый, не понимает детской психологии, а потому не сможет воздействовать на четырехпалого Федьку, если тот откажется сообщить, где скрываются беглецы.
Ксения Ивановна сначала возражала, а потом всплеснула руками и сказала:
— Ну ладно, ладно! Поступай как хочешь. Я знаю, что ты всегда настоишь на своем.
Петя и думать не стал, чтобы расстаться с Самбо и вернуться домой. Ведь это он со своим искусством следователя установил тот факт, что у Занозы существует третий, четырехпалый сообщник. Разве мог он теперь спокойно лечь спать и не увидеть собственными глазами этого четырехпалого Федьку! Петя сказал, что он поедет вместе с Самбо и Риммой Тимофеевной.
Уже выйдя в переднюю, Римма Тимофеевна вдруг заколебалась:
— А сколько времени-то? Небось уже двенадцатый час.
Ксения Ивановна взглянула на ручные часы.
— Семнадцать минут двенадцатого, — сказала она.
— Неловко ночью людей беспокоить.
Ксения Ивановна возразила, что ничего тут неловкого нет, что по такому важному делу можно и в три часа ночи разбудить людей.
Экспедиция отправилась в путь.
Пока ехали в метро, пока шли переулками мимо древних деревянных развалюшек, мимо новых многоэтажных домов, пока искали на Большой Грузинской дом 37/1, прошло полчаса. Оказалось, что войти в этот дом можно не с улицы, а только с переулка, и, пока выяснили это обстоятельство, потеряли еще несколько минут.
Словом, только около двенадцати Римма Тимофеевна, Самбо и детектив вошли под мрачную арку ворот старого-престарого дома, отыскали подъезд с грязной лестницей, освещенной слабенькой лампочкой.
Квартира двадцать два находилась на первом этаже.
— Господи! Неловко-то как! — сказала Римма Тимофеевна, глядя на кнопку звонка. Она так и не решилась позвонить.
Вместо нее позвонила Самбо. Все умолкли. Долго стояла полная тишина, потом кто-то спросил басом:
— Кто там?
— Гражданин, извините, пожалуйста, — неестественным голосом проговорила Римма Тимофеевна. — Ладушкины не здесь живут?
— Ну, я Ладушкин. А что?
— Товарищ Ладушкин… вы извините, конечно. Только как бы нам поговорить… Дело у нас очень важное.
— Какое дело?
Римма Тимофеевна с тоской смотрела на закрытую дверь и тискала худенькие пальцы.
— Товарищ Ладушкин, вы такого мальчика, Митю Клюквина, не знаете? Он вашему Феде приятель.
— Ну, знаю. Бывал.
— Так вот, гражданин Ладушкин, исчез мальчишка-то. Нам бы поговорить с вами, порасспросить кое о чем.
— Погодите, оденусь, — сказал гражданин Ладушкин, и за дверью послышались шаркающие шаги.
Через некоторое время дверь открылась. Римма Тимофеевна и ребята вошли в переднюю, так заставленную старыми шкафами, какими-то ящиками и сундуками, что повернуться было негде. Товарищ Ладушкин встретил экспедицию в майке и широких черных брюках. Он был такого же роста, как Дер Элефант, только жилистый и худощавый, с мясистым носом и резкими морщинами на лице. Скрестив на груди волосатые руки, он смотрел на пришедших подозрительно и недружелюбно.
— Гражданин Ладушкин, вы очень простите нас, что мы так поздно… — заговорила Римма Тимофеевна. — Вы, наверно, спали, а мы… Вы уж нас простите… Только, понимаете, какое дело, мальчишка мой пропал, Митька. С вашим сыном он в пионерлагере познакомился, а с ним еще девочка убежала, вот ее сестра. — Римма Тимофеевна кивнула на Самбо. — Вот мы и пришли… Может, о них ваш Федя чего-нибудь знает?
— А откуда ему знать? Он четвертый день корью болеет.
Члены экспедиции переглянулись и стали пятиться к двери.