Особенно,... 
115 
— Не валяй дурака Альбина — строго прикрикнула на нее Ольга. — А то ты как деревенская дурочка. «Обманула его, дать дала а замуж не пошла». Сама мужика повязала и грехом и ребенком а теперь хочешь бросить. Эх ты Мария Египетская.
— Это кто такая, Актриса что ли? Актриса скажешь тоже. — Это такая святая, бывшая проститутка. Ты извини это мне так, к слову вспомнилось. Да я не обижаюсь А что за святая? Я плохо помню бабка в детстве про всех святых нам книгу читала вот какие-то имена и остались в голове. Вон Галина знать должна, она же у нас верующая.
— Я ее историю знаю только в общих чертах. Надо будет спросить у нашего батюшки когда его выпустят. Откуда выпустят? У нас что и батюшка — диссидент?
— Даже не инакомыслящий. За проповеди взяли которые он молодежи читал. Но, говорят, должны выпустить — шум большой.
— Ну чем же все-таки знаменита эта Мария Египетская? — спросила Альбина.
— А тем, что она плыла в корабле с паломниками в Иерусалим, а все они с ней грешили. А когда прибыли на место и пошли поклоняться в храм Кресту Господню, то все мужики ее отталкивали от входа: «Таким тут не место!» У мужчин, как известно, свой взгляд на распутство: они остаются чистыми, а женщин, с которыми грешат, отряхивают, как грязь с одежды. И тогда Мария ушла в пустыню и там совершала такие подвиги, так постилась, что ни один пустынник не мог с ней сравниться.
— Очень феминистическая святая! — воскликнула Лариса. — Уважаю таких!
— Ну-ну, не кощунствуй, — улыбнулась Галина. — Лучше начинай рассказывать историю про счастье.
— Про счастье, говорите? По счастливому стечению обстоятельств я с детства знаю, что такое счастье, и даже вывела точную его формулу. Слушайте!
История первая,
рассказанная биологом Ларисой и представляющая собой, по мнению Ларисы, точную формулу счастья
В детстве для меня самым несчастливым днем была суббота. В этот день мы с мамой ходили в баню. Всегда в одну и ту же, на углу проспекта Майорова и канала Грибоедова. Подходили и занимали очередь на улице. Потом эта очередь передвигалась во двор, а там медленно, медленнее, чем идут за гробом на похоронах, передвигалась по лестнице до третьего этажа, где было женское отделение. Потом мы входили в гардероб, сдавали свои пальто, получали номерок и занимали тот шкафчик, номер которого стоял на жестяном кружочке, выданном в гардеробе. Занимало это от одного до трех часов.
Когда мы наконец начинали мыться, то сил уже не было ни у меня, ни у мамы. Мы даже почти не разговаривали друг с другом, до того уставали. Мама тщательно мыла мне голову, — у меня тогда были длинные косы, и мама очень берегла их, вшей кругом было полно, в той же бане можно было набраться любой пакости. Потом она мыла мне спину, а дальше я уже справлялась сама, и мама могла заниматься собой. Закончив мытье и сполоснувшись, я просто сидела рядом с мамой на каменной скамейке и плескалась в тазу с прохладной водой. И глазела, конечно, по сторонам. А иногда повторяла про себя уроки, заданные в школе на понедельник: чтобы меньше учить в воскресенье.
И вот однажды нам задали выучить к понедельнику стихотворение про наше счастливое детство. Что-то там такое про то, что если бы Ленин был жив, то «Он взял бы нас на колени, С улыбкой бы нас спросил: «Ну, как вам живется, дети?» И наш прозвучал бы ответ. «Мы всех счастливей на свете. Так выполнен ваш завет».
Зубрю я про себя эти непритязательные стишки, а сама наблюдаю за нашей соседкой. Симпатичная молодая женщина, и вся разрисованная синей татуировкой. Много чего у нее на спине было: кораблик под парусом, змейка вокруг якоря и всякие разные надписи. А когда она повернулась ко мне, то я увидела у нее на правой груди портрет улыбающегося Ленина, а на левой — надпись: «Нет в ЖИЗНЕ счастья!» Очень мудрой показалась мне эта надпись, и портрет Ленина тоже понравился. Но не удержалась я, школьная отличница, и сказала ей:
— Тетенька! У вас на левой груди ошибка! Надо писать «в жизни», а не «в жизне».
Та засмеялась и отвечает:
— Какая разница? Хоть так пиши, хоть этак, а счастья-то все равно нет!
Тут мама меня тихонько шлепнула, чтобы я не приставала с разговорами к посторонним.
Учу я молча свой стишок, а сама все поглядываю на тетеньку разрисованную. Думаю, а нельзя ли и мне что-нибудь такое себе устроить? Уж очень мне понравился портрет «дедушки Ленина».
115 
