Особенно,... 
94 
У Матвея потемнело в глазах, но ужас оказаться разорванным в клочья гранатой заставлял его ни на секунду не закрывать глаза.
– Пока, урод, я тебя пожалею. Ты еще дешево отделался. Где «Игла»? – и, спросив это, Комбат сжал в пальцах плечо Толстошеева.
Тот взвыл от боли, чувствуя, как немеет рука, как делаются непослушными пальцы, в которых зажата граната.
– Где «Игла»? – повторил вопрос Комбат,. не дождавшись ответа, и чуть сильнее сдавил пальцами худое плечо.
– Я сейчас гранату выроню, – запричитал Матвей Толстошеев.
– Выронишь, – спокойно констатировал Рублев, – если, конечно, не скажешь, где «Игла».
– Там же, в боксе!
– Не врешь?
– В подвале, за железной дверью! – не выдержал Толстошеев, чувствуя, как понемногу отходит рычаг боевой гранаты.
Комбат ослабил хватку, и Толстошеев что было силы сжал пальцы. И если бы граната была лимоном, он выдавил бы из него весь сок без остатка.
– Ключ у тебя?
– Да, в кармане.
Рублев запустил руку в карман куртки Матвея и вытащил связку.
– На нем два надпила, чтобы в темноте не спутать.
– Веди. А ты, Мишаня, подгони джип.
«Боже мой, опять этот джип! – бестолково соображал Толстошеев. – Сто тысяч долларов чужих отдал, а они „Иглу“ забирают! Мне же голову открутят!»
Он чувствовал: просить о пощаде бессмысленно. Мужики попались решительные, и если уж собрались что-то делать, то доведут до конца. Порубов словно ходил по территории собственных складов, подошел к воротам, распахнул их, быстрым шагом отправился за машиной. Никто из работавших в автосервисе и не подумал закрыть ворота, раз отворил человек, значит, ему надо.
Комбат вел Толстошеева, держа за локоть. Вернее, это со стороны казалось, что он его держит, Комбат сжимал в пальцах сустав так, что еще немного и тот разошелся бы. Ни жив ни мертв, Матвей боялся сказать хоть слово.
Зашли в бокс, спустились в яму. Матвей указал взглядом на навесной замок. Комбат одной рукой легко управился с ним, заглянул за дверь, включил свет. Толкнул Толстошеева в спину. Тот буквально припечатался к кирпичной стене и испуганно повернулся, ожидая удара.
– Ты мне сразу не понравился, – констатировал Рублев, – гнилой ты человек.
– Вы… вы… – заикаясь, причитал Толстошеев, – ящик заберете?
– Не только ящик, а и то, что в нем тоже.
– Мне же голову оторвут!
– Твои проблемы. Раньше думать надо было.
Мишаня загнал джип в бокс. Стало понятно, что вынести ящик смогут только двое.
– Мы с тобой, мужик, еще по справедливости поступили, – говорил Борис Иванович Рублев, привязывая Толстошеева к толстой трубе буксировочным капроновым тросом.
– Вы куда?
Не говоря ни слова, Порубов поставил на бетонный пол перед Матвеем полиэтиленовый пакет и отвернул края. Толстошеев ни черта не понимал: перед ним лежали десять пачек долларов, те самые, которые он отдал за «Иглу».
– Почему? – крикнул он.
– По кочану, – прозвучал ответ, и Порубов с Комбатом поволокли ящик, крашенный суриком, из подвала в бокс.
Они загрузили его в «джип», захлопнули заднюю дверцу. Переглянулись, обменялись улыбками. Но когда вновь спустились в подвал, их лица были мрачны, как московское небо дождливым октябрьским вечером.
– Вы чего? Что? – Толстошеев испугался, что его оставят привязанным в подвале.
Место это было гиблое – кричи, не кричи. Его Матвей выбрал правильно, сюда не заглядывали по неделям. Да и сам он распорядился, чтобы в бокс без нужды не совались. Теперь же он испугался другого и не рад был, что Рублев с Порубовым вернулись. Ему показалось, что его хотят убить, но деньги в пакете сбивали с толку.
– Кинуть нас решил? –Комбат развязал буксировочный трос и вытащил Матвея в центр подвала, прямо под лампу в жестяном абажуре. Он рванул Матвею на груди рубашку, полетели пуговицы, и Комбат затолкал туда девять пачек.
Еще одну ладонью растер владельцу автосервиса по лицу. Банковская упаковка лопнула, и бумажки посыпались на пол.
– Думал, мы лохи последние? – вытирая о стодолларовые банкноты ноги, проговорил Комбат.
Толстошеев ощущал, как от страха немеют пальцы. Он уже не мог понять, держит он гранату или выронил ее.
– Что, не хватает? Я же считал, вы смотрели…
– Он что, в самом деле, не понимает? – поинтересовался Комбат. – Тогда его просветить надо, – и он занес руку для удара.
– Погоди-ка, Батяня, – сказал Порубов, заглядывая в глаза Матвею. – Ты что, мужик, в самом деле, не понимаешь, за что?
94 
