96 
Он осекся и вытаращился на Мещерякова так, словно у того вдруг вырос хобот. Сна не осталось ни в одном глазу.
— Это что же, — медленно проговорил он, — это он, значит, маньяка поймал?
— Не берусь утверждать. Ты про убийство Старкова слышал?
— Краем уха. У меня был этот пулеметчик, так что… Я с этим делом собирался завтра с утра ознакомиться.
— Так вот, главный подозреваемый — Забродов.
Точнее, единственный. Что-то у них там вышло с этим Старковым прямо на презентации, и в ту же ночь Старкова расстреляли… То есть, если не знать Забродова, то выглядит все, как на картинке, тем более, что живет он на Малой Грузинской, а значит, можно на него много чего повесить.
— Живет на Малой Грузинской, поссорился со Старковым и вообще ведет себя, как псих, — задумчиво подхватил Сорокин. — Одни его разговорчики чего стоят… Да, Гранкина можно понять.
— Удавить его надо, а не понять, — кровожадно заявил Мещеряков и опять полез за сигаретами.
Сорокин дал ему прикурить, закурил сам и задумчиво выпустил дым в лобовое стекло.
— Свихнувшийся спецназовец, — сказал он. — Да, весьма соблазнительная версия. А что там со Старковым?
— Да не знаю я, что там со Старковым! Книгу он написал… Вот, можешь ознакомиться.
Сорокин взял книгу и взглянул на обложку.
— Ого! — сказал он. — Название, как у научного труда. Я и не знал, что Старков был специалистом в этом вопросе.
— Угу, специалистом. Волосы дыбом встают, причем буквально с первой страницы. Не знаю, как Илларион попал на эту презентацию, но, как я понял, выдал он этому Старкову по первое число.
— А потом, значит, подстерег и убил. Да, не ожидал я от Гранкина… Вроде, грамотный мужик, из старой гвардии, не эти нынешние молокососы, которым лишь бы дело закрыть. Так он тебе не рассказывал, как дело было?
— Гранкин? Как же, дождешься… Держался, как пионер-герой на допросе.
— Хоть на это ума хватило. У тебя телефон есть?
Мещеряков протянул ему трубку и остановил машину: они отъехали от дома Сорокина уже достаточно далеко, чтобы не опасаться преследования разгневанной полковницы, а зря жечь бензин не хотелось.
Сорокин набрал номер, держа сигарету в углу рта и морщась от разъедавшего левый глаз дыма.
— Дежурный? Сорокин беспокоит. Да, да, взяли, все целы… Ну, ты что, сам не знаешь? Слушай, некогда мне с тобой трепаться. Что там по делу Старкова? У Гранкина? А Гранкин там? Да сам знаю, что воскресенье… Мало ли — а вдруг? Дело-то серьезное… Что — ясно? Кому это все ясно? Это вам с Гранкиным все ясно, а мне вот не ясно, а наоборот, очень даже облачно… Позвони-ка ему домой. Да, трубку не клади, я здесь, у аппарата подожду. Ага, давай.
Он опустил трубку на колени и сказал Мещерякову:
— Домой звонит.
Мещеряков кивнул, показывая, что он все слышал и понял.
— Сейчас мы это дело проясним, — сказал Сорокин и поднес трубку к уху. — Алло… Ну, что? Где? На какой, к дьяволу, рыбалке?! Ах, на карася… Ну, я ему покажу карася. Что? Что надо, то и натворил. Твое дело дежурить, а не сплетни собирать. Вот именно. Вот и дежурь.
Ага, давай, всплакни, маме пожалуйся… Ну, все, все, отстань, некогда мне с тобой. Все равно ничего не скажу.
Все, будь здоров.
Он вернул трубку Мещерякову и развел руками.
— На карася уехал. Куда — жена то ли не знает, то ли не говорит. Ох уж мне эти милицейские жены!
Он посмотрел на Мещерякова и успокаивающе похлопал его по колену.
— Да ты не расстраивайся, полковник, — сказал он. — Завтра займусь этим прямо с утра. Ну, переночует он еще разок в изоляторе…
— Вот удовольствие, — проворчал Мещеряков.
— Удовольствие, конечно, ниже среднего, но тут уж ничего не попишешь. Разве что ты решишь взять тюрьму штурмом.
— Гм. — Под внимательным взглядом Сорокина Мещеряков смутился и отвел глаза. — Честно говоря, была у меня такая мысль…
— Не валяй дурака, полковник, — серьезно сказал Сорокин. — Потерпи немного. Обещаю, что сделаю все возможное и невозможное.
— А если этого не хватит?
— Надеюсь, что хватит.
Мещеряков не стал настаивать. В конце концов, нечего впутывать в это Сорокина. Пусть его совесть будет чиста.
Он отвез Сорокина домой и даже проводил до квартиры, чтобы хоть немного смягчить его участь.
Жена Сорокина, поворчав, действительно смягчилась и напоила обоих чаем — она была довольна, что муж все-таки вернулся, да и Мещерякова она уважала как человека серьезного и положительного. Прихлебывая обжигающий чай, Мещеряков подумал, как хорошо, что телепатии не существует: прочтя его мысли, симпатичная мадам Сорокина напрочь утратила бы веру в человечество.
96 
