— Какая встреча, я глазам своим не верю! — воскликнул молодой человек беззаботнейшим тоном. — Инспектор! Господин де Шамфор! Чем обязан? Не хотите ли снова поделиться вашими странными фантазиями? — последние слова он произнёс с иронией. — Уж не я ли продал заезжему богатому турку Дворец Правосудия, убедив экзотического толстосума, будто здание городские власти выставляют с торгов, чтобы покрыть дефицит бюджета?
Ксавье, держась естественно, пропустив насмешку мимо ушей, повернулся к Бестужеву:
— О Дворце Правосудия я ничего не слышал, но этот господин ухитрился дважды продать Башню Эйфеля, которую городские власти в конце концов якобы собрались разобрать на металлический лом…
— Инсинуации, де Шамфор! — весело воскликнул хозяин квартиры. — Только моё врождённое добродушие мешает мне подать на вас в суд и обвинить в клевете! Или у вас есть письменные заявления потерпевших?
— Вы прекрасно знаете, что нет, — ответил Ксавье холодно. — Ваша удача, что они не захотели выставлять себя на посмешище и предпочли махнуть рукой на убытки… Хотя дело тут не в удаче, а в вашей, вынужден признать, нешуточной ловкости и знании человеческой природы…
— Спасибо за комплимент. Итак, с чем вы пришли на сей раз?
Как и было уговорено, Бестужев выступил вперёд:
— Я имею честь говорить с виконтом д'Энсонвиллем?
— Разумеется, месье! — жизнерадостно воскликнул молодой человек. — Даже инспектор, исполненный подозрительности ко всему свету, не станет отрицать, что это имя я ношу по закону… Чем могу служить?
Бестужев поклонился:
— Я — де Бестужефф, дворянин из России, майор Его Императорского Величества. Хотел бы поговорить с вами по крайне конфиденциальному делу…
— О, прошу вас! — молодой человек отступил. — Входите, инспектор, входите, я не питаю к вам зла, вы славный малый, хотя и склонны порой давать волю странным фантазиям… Входите, я сгораю от любопытства. Столь важный гость заинтересовался моей скромной персоной…
Бестужев вошёл первым. Обширная прихожая обставлена с несомненным вкусом, справа от входа помещаются четыре закрытых и перевязанных для удобства носильщиков ремнями изящных чемодана из натуральной кожи, с металлическими уголками и сверкающими никелированными замками. Здесь же — несколько картонных футляров, ещё какой-то багаж. Всё выглядит так, словно хозяин то ли собрался съезжать с квартиры, то ли совсем недавно принял гостя, принадлежащего к тем же слоям общества, что и хозяин. С Гравашолем эти вещи решительно не сочетались — тот попроще да и путешествует налегке…
Ксавье тоже заметил нагромождение багажа:
— Собрались путешествовать, виконт?
— Да, я уезжаю через два часа, — кивнул хозяин. — Надеюсь, мне не намерены препятствовать доблестные силы порядка в вашем лице?
Он улыбался, вполне безмятежно, но в глазах, кроме любопытства, читалась ещё и настороженность, свойственная мошеннику такого полёта. Некая неправильность привиделась Бестужеву в безукоризненной одежде хозяина… но он тут же забыл обо всём на свете, увидев в дальнем углу прихожей…
Ошибиться он не мог — прекрасно помнил эти два ящика, довольно большой кубический и гораздо меньше, продолговатый, оба оклеены выцветшей клетчатой клеенкой и снабжены самодельными, но очень удобными ручками для переноски и железными защёлками. Он пару раз помогал переносить их, и в экипаж, и в квартиру. Ящики, в которых Штепанек держал телеспектроскоп, он же дальногляд…
Все задумки, с которыми он сюда пришёл, моментально стали ненужными перед лицом такого сюрприза — и Бестужев был этому только рад.
— Здесь есть кто-нибудь, кроме нас? — спросил он деловито.
— Никого, месье де Бестужефф… я правильно запомнил? Только что здесь была одна особа, но она уже ушла…
— Это просто великолепно… — произнёс Бестужев светским тоном. — Позвольте, я изложу суть моего дела…
И безмятежно улыбаясь, резким, коротким движением ударил молодого человека носком штиблета под колено, когда тот, охнув непроизвольно, стал падать, добавил тычок в горло, а в завершение, не сжав кулаки, а просто согнув пальцы обеих рук, нанёс хозяину два удара в уши. Тот скорчился на полу, постанывая сквозь зубы.
Бестужев, не тратя времени, выхватил браунинг. Какое-то время у него имелость: хозяин не скоро ещё придёт в себя настолько, чтобы оказывать сопротивление или спасаться бегством. Ни малейших угрызений совести он не испытывал: во-первых, это был никакой не политик, во-вторых, Бестужев сейчас пребывал в Европе, а значит, вполне мог воспользоваться теми методами обхождения, которые в большом ходу у здешней полиции — как он убедился собственными глазами на проводимых Ламорисьером допросах.