Особенно,... 
44 
— Что ж, в этом есть смысл... — Лина нахмурилась, обрывая засахаренные лепестки белого цветка. — Совершенно очевидно, что воспоминания о жизни сильно тревожат Эвридику. Бедное дитя. Мне бы хотелось как-то ей помочь.
— Но, Персефона, ты уже делаешь для нее очень много. Малышке нужны безопасность и общение. Она могла бы со временем найти это в полях Элизиума, но ты уже дала, ей все необходимое, пригрев девочку рядом с собой. Ей сейчас хорошо и спокойно, она чувствует себя полезной и куда меньше размышляет о потерянных возможностях и о том, что могло бы случиться.
Гадес ободряюще улыбнулся юной богине. Она так заботится о маленьком призраке! Слишком многие бессмертные сочли бы, что обращать внимание на горести Эвридики ниже их достоинства. Эвридика ведь ушла из мира живых; стало быть, она больше не могла поклоняться богам. А значит, юная душа больше не представляла для них интереса. Гадес понял, что Персефона не слишком-то цепляется за эти надменные верования. Она обдумывала его слова, понемножку отхлебывая вино. Да, эта богиня была для него загадкой. Она обладала красотой бессмертных, но характером очень от них отличалась.
— Знаешь, ты меня немного успокоил, я теперь чувствую себя лучше, — сказала наконец Лина, решительно напоминая себе, что говорит об Эвридике, а не о теплой улыбке Гадеса. Она ведь интересуется умершими... а не их богом. — А они спят?
В уголках глаз Гадеса собрались веселые морщинки — его забавляли наивные вопросы Персефоны. Ему никогда прежде не доводилось вот так разговаривать о своих владениях, и он вдруг понял, что беседа с юной богиней доставляет ему огромное удовольствие.
— Они не спят в том смысле, в каком спим мы или смертные, но им требуется отдых.
— А твои слуги все такие же, как Эвридика? Я имею в виду, они сами решили остаться здесь, с тобой, и не идти дальше, к полям Элизиума?
— Кое-кто решил сам, но не из любви ко мне, как твоя Эвридика. Они просто продолжили заниматься тем, что делали при жизни. Другие же считают эти обязанности наказанием за прошлые дела.
Гадес взял себе какой-то фрукт Подземного мира, ожидая следующего вопроса Персефоны. Он просто видел, как бурлят мысли в этой прекрасной голове. Она даже перестала жевать и намотала на палец прядь длинных волос — и этот жест показался Гадесу странно трогательным.
— Но Япис все-таки из тех, кто остался здесь из любви к тебе.
На этот раз Гадес не удержался от смеха.
— Япис не умерший, Персефона, он даймон! Но — да, он сам решил остаться рядом со мной навечно.
Лина даже не знала, что ошеломило ее больше: то, что Япис оказался демоном, или то, что Гадес расхохотался.
Но начать Лина решила с менее опасного пункта.
— Япис — демон? — пискнула она.
При новом взрыве хохота Гадеса дверь кухни открылась, несколько голов сунулись в зал — и тут же скрылись, но Лина успела заметить ошеломленное выражение лиц.
— Я сказал, что он даймон, а не демон! — Гадес покачал головой, глядя на юную богиню.
— А... ну да, конечно... — пробормотала Лина, хотя мысленно она просто кричала:
«КАКОГО ЧЕРТА, КТО ТАКОЙ ДАЙМОН?!!»
К счастью, ответ ей подсказал внутренний голос, эхо настоящей Персефоны:
«Даймон — дух более низкого уровня, нежели божества Олимпа. Это стражи, полубоги. И они бессмертны».
— Юная Персефона, как же тебя должны были защищать от всего, если ты даже не узнала в Яписе даймона! — сказал Гадес, все еще посмеиваясь.
Чертов мужик смеялся над ней и смотрел на нее таким же благосклонным отеческим взглядом, как на Эвридику! И он назвал ее «юной Персефоной»! Как глупенькую маленькую девочку! Он даже не догадывается, что имеет дело со взрослой женщиной. Из тех, кому не нравится быть предметом мужских насмешек. От раздражения Лина вообще забыла, что перед ней бог Подземного мира и что она — гостья в его владениях. В этот момент он был для нее просто одним из тех мужчин, что не считали ее достойной внимания. И, ни на секунду не задумавшись о последствиях, Лина, прищурившись, уставилась на Гадеса и придала нежному голосу Персефоны твердость кремня.
— Полагаю, меня действительно охраняли в определенном смысле. Но еще меня учили, что нельзя насмехаться над гостями.
Гадес сразу посерьезнел, увидев в глазах богини холодную ярость. Какой же он дурак! Он позволил себе уж слишком расслабиться, он запутался в собственных фантазиях. Персефона была жительницей Олимпа, нельзя забывать об этом. Гадес склонил голову, принимая выговор.
44 
