Особенно,... 
106 
Бригид, чувствуя на себе взгляд Кухулина, сделала еще один большой глоток, затем, не глядя на него, сказала:
– Я сожалею о случившемся недоразумении.
– О чем?
Она услышала, что он поднялся с постели и приблизился к ней. Кентаврийка стала отрезать толстый кусок сыра.
– О недоразумении между нами. Ты, вернее, он решил, что я говорила о том, будто мы влюблены друг в друга. Ты, теперешний, целый, знаешь, что это глупо. Я сказала не о себе, я имела в виду Сиару. – Бригид посмотрела на него и тут же отвела глаза.
– Я не влюблен в Сиару, – совершенно нейтральным тоном сказал Кухулин.
– «Любовь», наверное, слишком сильное определение. Ты ее желаешь, она тебя привлекает или... – Она запнулась, пожала плечами. – Или что-нибудь еще, но в тот момент именно это слово было самым правильным.
Кухулин взял у нее бурдюк, отпил глоток, вытер рот тыльной частью ладони и сказал:
– Я не желаю Сиару. Конечно, я заметил, что она красивая, но и только.
Бригид не знала, что на это ответить.
– Посмотри на меня, – попросил он.
Она неохотно подняла на него глаза. Физически Кухулин не изменился. По крайней мере, не сильно. Возможно, он стоял чуть прямее, словно с его плеч упала огромная тяжесть, которая давила на него все это время. В краях глаз оставалось немало морщинок. Волосы песочного цвета, так не похожие на темно-рыжий пламенный оттенок гривы его сестры, были припорошены ранней сединой. Но глаза воина сильно изменились. В них больше не было ни тревоги, ни пустоты. Они смотрели на нее так, словно изучали душу.
– Меня вернули домой чувства, но не к Сиаре, а к тебе.
– Мы друзья, члены клана. Мы вместе охотились и...
Он коснулся ее руки, прерывая готовый вырваться поток слов, и буквально потребовал:
– Не отрицай того, что произошло между нами.
– Мы поцеловались. Только и всего.
– Почему ты дрожишь? – Его рука медленно двинулась по ее плечу и коснулась щеки.
– Не знаю, – сказала она.
– По-моему, знаешь.
– Между нами не может быть ничего, кроме дружбы, Кухулин, – заявила Бригид, стараясь, чтобы голос не дрожал.
– То же самое говорит и мой разум. – Он погладил ее по щеке, затем легонько провел пальцами по шее.
– Тогда ты не должен трогать меня так, – прошептала Бригид.
– Моя прекрасная охотница, проблема в том, что в данный момент мне очень трудно прислушиваться к голосу разума. – Он придвинулся к ней ближе, и она почувствовала жар его тела. – Понимаешь, та часть души, которую ты мне вернула, полна страсти и жизнерадостности. Сейчас она чувствует себя молодой, сильной и очень-очень несговорчивой.
Бригид заставила себя не уступать и заявила:
– Но она успокоится, вернется на свое надлежащее место. Что тогда нам останется, Кухулин?
Он моргнул, отнял руку, шагнул назад. Она видела, как он боролся с собой, стиснул зубы и пытался успокоить дыхание.
– Мне надо идти, – отрывисто сказал воин.
Прежде чем повернуться, Ку посмотрел на стол, где лежал бирюзовый камень, судорожным движением схватил его и, спотыкаясь, пошел прочь. Воин остановился на пороге и склонил голову.
– Прости меня, Бригид, – сказал он, не глядя на нее, открыл дверь и ушел.
Кентаврийка закрыла глаза и попыталась успокоить дрожь, сотрясавшую ее тело и душу.
30
Кухулин не собирался спать, но вернулся к себе в комнату, чтобы побыть одному, подумать, заново познакомиться с... самим собой и понять, что произошло между ним и Бригид.
Он сидел на краю кровати и смотрел на умирающий свет очага. Во имя Богини, это было очень странное ощущение. Воин помнил о событиях, которые произошли за последние несколько лун. Он не забыл, что любил Бренну, и ее трагическую смерть. Потом Кухулин отправился в Пустошь к новым фоморианцам, а проход засыпало снегом. Он мог в деталях рассказать обо всем, что случилось с ними во время путешествия в Партолону, и о возвращении в замок Маккаллан. Все же брат предводительницы клана поражался этим воспоминаниям, словно они были чужеземными легендами, поведанными ему странствующим сказителем.
Самым странным оказалось то, что он чувствовал себя так, словно вот-вот взлетит от счастья. Воин налил себе кубок густого красного вина, поднес его к губам, и его руки задрожали от такой мысли. Это не было похоже на счастье, испытываемое от прикосновений Бренны, на жизнелюбие, которое Ку чувствовал каждый день, просыпаясь и зная, что мир ждет его. Кухулин ощущал скорее возможность счастья, чем само это необузданное чувство. Он не думал, что снова испытает что-то подобное. Та его часть, которая была лишена подобных эмоций, почувствовала себя по-настоящему живой, чего не было с того страшного дня, когда убили Бренну.
106 
