180 
– Самоорганизация, как ты говоришь. Ведь по здравом размышлении они должны были разбежаться по городу, и собрать их не было бы никакой возможности раньше, чем дня через три. Они пробыли в городе меньше суток, за это время отлично подготовились к маршу. Транспорт, оружие, еда, запас горючего, даже не забыли ограбить больничку и забрать оттуда не только спирт, но и медикаменты в дорогу. И еще при этом успевали поддерживать какой-никакой, а порядок!
– Да, я над этим думал, – сказал Калязин. – Попахивает предварительной подготовкой, черт возьми. Хотя... теоретически и на ходу могли сорганизоваться. В лагере было много бывших фронтовиков. Между прочим, некоторые фронтовики всерьез предлагали, чтобы все воевавшие восстановили свои воинские звания, а для остальных ввести звания. Хотели сорвать погоны с убитых, а поскольку на всех не хватит, сделать «погоны» из подручных средств. Это развеселило блатных, а кто-то из уголовников стал снимать награды с мертвых и предлагать фронтовикам их нацепить. Это, понятно, спровоцировало столкновение, и они не перебили друг друга только благодаря вмешательству паханов. Вмешались уже хорошо известные нам Марсель и Горький...
– Ты что-то там говорил про митинг... – сказал Прохорцев.
– Да, товарищ полковник, именно здесь, на площади, они перед своим отходом собрали жителей города. Не всех, понятно, в основном из ближайших домов. Толкали перед ними речи. Презанимательные речи, я вам доложу. А особенно интересно, что дольше и пламеннее всех выступал все тот же Котляревский. Говорил про то, что они повстанческая армия, что сейчас восстанут другие лагеря, что к ним присоединяются все честные люди, предлагал присоединяться горожанам, говорил, что пойдут на Ленинград. И вообще, хочу заметить, что его фигура в этом деле становится все крупнее. Такое впечатление – исключительно мое и нигде не отраженное впечатление, – что он вполне тянет на роль руководителя восстания... Или предводителя бунта.
Полковник покривил губы:
– Только восстания и руководителей нам не хватает... Вот скажи, Сергей. Ты же любишь исторические сравнения. Да и вообще сравнения. На что это похоже? Уж не на бунт ли Емельяна Пугачева?
Калязин приготовился ответить, но – не успел. На горкомовское крыльцо выскочил в расстегнутой гимнастерке связист. На миг застыл, увидев полковника. Быстро опомнился:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу майору!
Прохорцев кивнул.
– Только что звонили из Ленинграда, – сообщил связист.
– Сходи, Сергей, выясни, в чем дело, – Прохорцев тронул Калязина за рукав. – Я немного прогуляюсь по местам событий. Зайду в отделение милиции, это, я так понимаю, оно и есть напротив? Очень хорошо. Подойду чуть позже...
Калязин про себя усмехнулся. Все понятно и без лишних слов. Если звонок был срочным, если требовал немедленного реагирования, то необходимость принимать срочное решение падала на него. Прохорцев лишь похвалит в случае удачи или разделает под орех и выставит виновным, коли что-то пойдет не так. И Калязин по этой линии вполне был согласен со своим начальником. Потому что если за что-то виноватым будет назначен непосредственно полковник Прохорцев, то вниз, под горку, полетят оба. А если виноват майор, то Прохорцев останется на своем месте, накажет майора для вида, а как все уляжется, снова к себе приблизит. Потому-то и дослужился Аркадий Андреич до полковника, что научился лавировать между Сциллой и Харибдой...
Прохорцев явился в горком где-то через четверть часа. Двинулся пустынным коридором, прошел приемную, где дежурили два ординарца и связисты, шагнул в кабинет первого секретаря, где сейчас квартировал Калязин.
– Сейчас сделают чай, Аркадий Андреич, – сказал майор, вставая со стула и освобождая его для начальника. Отпущенная Калязиным, двумя трубками навстречу друг другу свернулась карта, которую он рассматривал до прихода полковника.
– Это хорошо, – сказал Прохорцев, опускаясь не на секретарский стул, а на посетительский. – Что там? Есть какие-нибудь известия?
– Есть. И не какие-нибудь, а еще какие!
– Ну докладывай...
– Я про митинг вам на улице рассказывал, – Калязин курил, стряхивая пепел в секретарскую пепельницу – массивную, зеленого стекла, с медной табличкой, на которой было выгравировано: «Участнику Первого всесоюзного совещания рабочих и работниц – стахановцев. 1935». Так вот, как и следовало ожидать, все эти речи Котляревского и прочих революционных ораторов про повстанческую армию и великий зимний поход зеков на Петроград – чушь, дурь, типичный ложный след. Чтобы мы на это клюнули и бросили войска наперехват по совсем другим направлениям. Что и было сделано, между прочим. Этот Котляревский, черт возьми, начинает мне нравиться. Уверен, это именно его идея с донесением старшего лейтенанта Лодейко.
180 
