– Обязательно скажу. Чутка попозже. Теперь я еще малость скажу за другое. – Марсель воткнул в столешицу ножик, который вертел в руке. – Не буду расточать ужасные угрозы, обойдемся и без клятвенной божбы, к чему эти глупости? Я просто вам скажу, что раз уж так вышло и мы отныне в одной лодке, то и тонуть станем сообща. Ежели кто не хочет, тот может сдернуть прямо сейчас. Как уже было сказано, можно остаться на киче и ждать вертухаев с подарками. А вот потом свинтить уже не выйдет ни у кого из нас, дорогие вы мои. Обратной дороги потом не будет, только вперед. А ежели кто начнет фордыбачить и мутить, то – уж без обид. Я к тому, что не надо корчить обиженную рожу, когда вас без долгих толковищ и судилищ просто возьмут и посадят на перо...
Взгляд в прошлое
Декабрь 1945 года, спустя два дня после восстания
Черная «эмка», где на заднем сиденье расположился полковник Прохорцев, а на переднем рядом с водителем – майор Калязин, ехала по широкой улице города Энска, застроенного одноэтажными неказистыми домишками с непременными огородами, дощатыми заборами, колодцами. Собственно, городом это поселение считалось единственно по той причине, что все остальные населенные пункты на сотни километров окрест значительно проигрывали и в протяженности, и в количестве жителей. Просто нечего больше в этих местностях было называть городом, а хоть какой-то же должен быть, хотя бы, что называется, для порядка.
Оба осунулись за последние дни, у обоих появились круги под глазами и во рту горчило от бесчисленных папирос.
Калязин уехал из лагеря вчера днем в Энск – руководить расследованием захвата города сбежавшими заключенными. Прохорцев в лагере остался – провести последние допросы (хотя картина бунта была в общем и целом ясна, все же не мешало еще уточнить некоторые детали), закончить оформление рапорта, который необходимо будет отослать сегодня, еще следовало проинструктировать только что прибывшего капитана Найменова, который вплоть до особого указания станет исполнять обязанности начальника лагеря.
Сегодня Прохорцев приехал в Энск, Калязин встретил его на въезде в город.
– Легко, говоришь, городишко взяли? – полковник задумчиво постукивал портсигаром по костяшкам пальцев.
– Да. Оно, впрочем, неудивительно, – Калязин обернулся к начальнику. – Никто здесь не ждал нападения. Сработала внезапность.
– Много делов зеки натворили? – Прохорцев открыл портсигар, но папиросу из-под резинки вытаскивать не спешил.
– Как сказать... Это смотря с чем сравнивать...
– Если б зеки у нас каждый день города захватывали, сравнили бы с другими городами! Хватит умничать, майор! – внезапно вспылил Прохорцев, с громким щелчком захлопнув крышку портсигара.
Калязин с едва заметной усмешкой выждал несколько секунд: начальнику этого должно вполне хватить, чтобы остыть.
– Простите, неточно выразился, товарищ полковник. Я имел в виду, что ожидал больших бесчинств от озверевших уголовников, которые нежданно-негаданно вырвались на свободу, уже повесили на себя дополнительные срока, многие замарались убийствами и, стало быть, сдерживать их ничего вроде бы не должно. Вот что я имел в виду... Хотя, конечно, городу и людям досталось. Отделение милиции перебили до последнего человека. Еще погибло трое горкомовских – из бывших фронтовиков, у кого при себе было именное оружие. Горкомовцы попытались оказать сопротивление, даже уничтожили двух ворвавшихся в горком преступников, но что они могли поделать против автоматов и превосходящей численности? Кстати, в перестрелке случайной пулей была смертельно ранена жена бывшего начальника лагеря, которая работала в горкоме. А в общей сложности, товарищ полковник, мы имеем тридцать пять погибших и восемнадцать раненых. Из них двенадцать трупов – это уголовники, убитые в основном своими же. Вот такие цифры... Да, между прочим! Первого секретаря я своей властью пока определил под домашний арест. Преступное бездействие, повлекшее... и так далее. Этот... секретарь, увидев выруливавшие на площадь грузовики с вооруженными людьми и сообразив, что к чему, сиганул в окно и огородами-огородами в тихое местечко. И все это время отсиживался в подполе, причем даже не у себя в доме с женой и детьми, а у своей полюбовницы.
– Делать тебе нечего, только перетрусивших партработников наказывать, – пробурчал Прохорцев. – Пускай его на партсобраниях разбирают...