55 
Быстрые шаги, словно кто-то бежал вниз по деревянной лестнице.
Открыл ребенок, мальчик лет пяти, в джинсах и красной футболке, с широкой улыбкой на лице.
— Привет!
— Привет!
Он сиял.
— Кактебязовутоткудатыичтоутебявкарманах?
Марианна Херманссон рассмеялась:
— Меня зовут Марианна. Я из Мальме. А что у меня в карманах… это секрет.
— У тебя…
Она приложила палец к его губам.
— Секрет.
Еще шаги вниз по лестнице, на этот раз потяжелее. Мужчина за сорок, высокий, моложавый. Одет так же, как мальчик, в джинсы и зеленую футболку.
— Прости. Это Эмиль, мой сын. На эти вопросы отвечает каждый. Заходи.
Он показал ей оба этажа дома, кухню, спальни, гостиную. То же ощущение, что и когда она припарковалась и увидела дом снаружи. Небогато, но и не убого, уютно, симпатичный дом, порой она думала именно так, некоторые дома вызывали симпатию, и этот один из них.
Мужчина поднимался впереди нее на второй этаж, она смотрела ему в спину и думала: откуда у него силы? Что им движет? За первый год в Стокгольме она успела по службе посетить множество других семей, самых обыкновенных семей, которые на более-менее короткий или длительный срок взяли на себя заботу о детях, у которых не было ни родных, ни дома.
Таким образом в Швеции размещены десять тысяч детей. Десять тысяч детей, каждый со своей историей. Десять тысяч детей, которые никому были не нужны.
Он остановился у двух небольших комнат с окнами на улицу.
Скошенный потолок, светлые гардины, по две кровати в каждой комнате, письменный стол, гардероб.
— Мы смогли взять четверых из них.
Херманссон заглянула в первую комнату. Двое из младших мальчиков, чуть постарше того, который только что открывал дверь.
— Се faceţi voi?
Она всего лишь спросила, как у них дела. Они не ответили, оба, сжавшись в комок, сидели на полу.
Приемный отец устало развел руками:
— Не могу наладить с ними контакт. Все перепробовал, но им ни до чего нет дела. Даже до Эмиля и его игрушек.
Херманссон обвела взглядом стены, мебель, множество пластмассовых машинок и пазлов. Сколько еще брошенных детей сидели вот так на своих кроватях и смотрели в пол. Сознавали ли они, что уцелели, что живут в комнатах?
Все казалось очень просто.
Им дали одежду, еду, взрослые позаботились, чтобы они вообще выжили. Они должны бы обрадоваться, хоть ненадолго.
А может, все как раз наоборот.
Может, как раз то, чего они обычно не имели, то, что они отталкивали от себя, не желали почувствовать, стало для них новым ударом в лицо.
Надя сидела на полу в другой комнате, с сыном на коленях.
— Bună.
Херманссон вошла, хотя Надя не ответила на ее приветствие, и обняла девочку. Социальное ведомство снабдило ее новой одеждой — черным толстым свитером и брюками из серого вельвета. Марианна Херманссон надеялась, что желто-синие комбинезоны уже сожжены.
— Се faci tu? Как ты?
Надя пожала плечами:
— О'кей.
Она потела.
Руки дрожали, хотя крепко сжимали малыша.
Наркотиков она не принимала, отравы в организме не осталось. И ее мучила тяжелая ломка, страшно смотреть, но Херманссон надеялась, что она справится.
Со вчерашнего дня никаких наркотиков.
— Хорошо спала?
Надя помотала головой:
— Мерзла. Потела. Мерзла. Потела. Мерзла. Понимаешь?
Приемный отец стоял на пороге. Он видел то же, что Херманссон.
— Даже у младенца. Абстинентный синдром. Вчера, когда мы меняли им одежду… их кожа, это же сущий кошмар — засохший клей, порезы, гнойники. Давно я не видел детей в таком скверном состоянии. Я ведь уже не работаю «в поле». Но… могу сравнить их с детьми, которые живут в туннелях под Стокгольмом.
Херманссон обернулась:
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду детей улицы. И эти выглядят совсем как наши дети улицы.
Херманссон снова открыла глаза, но не пошевелилась, так и сидела за письменным столом. Сейчас она опять будет смотреть на монитор, продолжит работу, прежде чем настанет день. Еще немного и она оставит мысли о приемном отце, говорившем о шведских и западноевропейских детях, которые жили, как Надя, в туннелях, парках и которых никто не разыскивал, ведь в богатых странах их официально не существовало.
Последний безвкусный лист салата. Она наклонилась вперед, облокотилась на стол.
Безликие. Сейчас они будут смотреть на нее.
55 
