64 
Возможно, чудом могли сохраниться склянки с молоком Пречистой Девы или с вином из Каны Галилейской, но даже чуда было бы мало, чтобы сохранить детский череп человека, умершего в тридцать с лишним лет.
Галеран вертел в руках детский череп и теперь не находил в нем ничего смешного. Он провел пальцами по гладкой лобной кости, по впадинам пустых глазниц. Какая-то мать оплакивала смерть этого ребенка так же, как Джеанна оплакивала Галлота.
И так же, как плакал, или мог плакать, он сам…
Он снова обернул череп тканью. Для Ранульфа Фламбара череп будет отличным подарком, тем паче что Галерану хотелось избавиться от него. К счастью, можно было не опасаться, что архиепископ поймет всю смехотворность этого дара, ибо многие умные люди так и не поняли. Приятно будет наблюдать за сооружением роскошной раки для его хранения. И даже если Фламбар догадается, что над ним посмеялись, ему останется лишь молчать.
В конце концов, Галеран только пообещал подарить архиепископу что-нибудь, привезенное из Святой Земли, и кто скажет, что череп не оттуда?
Галеран продиктовал писцу учтивое письмо, в котором благодарил его преосвященство за помощь в столь щекотливом деле, просил принять скромный дар и не забывать Хейвуд в своих молитвах.
Только он отправил нарочного, пришла Джеанна. Галеран рассказал ей, что он сделал, не упомянув лишь, что именно дарит он архиепископу. Он говорил, а сам думал: когда же в их с Джеанной жизнь вернется радость?
— Пожалуй, ты поступил верно, отблагодарив его, — сказала она, благоговейно взирая на оставшиеся святыни. — Хотя, по-моему, ты слишком щедр.
Галерану все сильнее хотелось объяснить ей, соблазн был велик, но, взяв пример с Христа в пустыне, он поборол искушение.
Джеанна погладила кожистые пальмовые листья.
— Какая она — пальма? Эти листья похожи на тростник.
И Галеран подробно рассказывал ей про пальмовые деревья, про оливковые рощи, про палящую жару пустыни, про то, что Вифлеем — обычный город.
— Ты был разочарован? — спросила Джеанна, не забывая между тем распоряжаться приготовлениями к купанию.
— Одно мгновение был. А потом мне стало приятно сознавать, что Христос жил, как живут самые обычные люди, что он был не сказочным героем, каких изображают на миниатюрах, а человеком с пылью на коже и мозолями на ладонях.
Он задумчиво посмотрел на собственные ладони. Джеанна взяла их в свои руки, провела пальцами по твердым бугоркам, загрубевшим от рукоятки меча.
— Какими же еще могут быть мужские руки?
— Мне было легче, — говорил он, — эта мысль поддерживала меня. Что Христос тоже был мужчиной и, верно, понимает мужчин.
— Нечто похожее я думала о матери Христа. — Джеанна помогла мужу снять рубаху, покачав головой при виде пятен крови. — Хотя мне не очень нравится эта новая идея, что она была невинной девушкой.
— Да, в самом деле, странно… — С довольным вздохом Галеран погрузился в теплую воду. — Второе купание за неделю. Роскошь!
— Расскажи мне о константинопольских банях, — попросила Джеанна, начиная мыть его.
Галеран рассказал о банях, затем о том, что едят и как одеваются в тех странах, где ему пришлось побывать. Он лишь тщательно избегал любых упоминаний о войне.
Когда он уже вытирался, а слуги вычерпывали воду из корыта, Джеанна сказала:
— Все-таки жалко, что у нас нет комнаты для купания, как в Берстоке.
— Можно устроить ее во дворе, возле кухни. А что тебе не нравится здесь?
— Да нет, все хорошо, — смущенно улыбнулась она, — просто захотелось иметь мраморный бассейн, большой, чтобы можно было в нем плавать.
Галеран тоже улыбнулся.
— Я достал бы для тебя луну с неба и все звезды, если б мог, любимая, но мраморный бассейн — это выше моих сил.
Джеанна покраснела, рассмеялась, и Галеран подумал, что впервые после возвращения слышит ее смех.
Она посмотрела на кровать, и его плоть тут же отозвалась, но он не двинулся с места. Слишком легко было вернуться к старым привычкам, притвориться, будто все идет по-прежнему, но надобно перебороть себя и сначала понять, что произошло.
— Джеанна, мне нужно точно знать, что было между тобою и Лоуиком.
Она побледнела. Галеран думал, что не дождется ответа, но Джеанна отложила в сторону влажные холсты и заговорила.
— В сердце моем я никогда не изменяла тебе, Галеран. Я никогда не желала Лоуика. Довольно тебе такого ответа?
— Нет. Он взял тебя силой?
64 
