104 
— Все! Аут.
Высосанная из четырех татар сила подошла к концу: он опять ощутил усталость, боль в ногах, жажду, голод — и медленно побрел назад к лагерю. Здесь все было кончено, шум схватки затих, хотя недавние пленники кое-где еще продолжали пинать ногами или колоть бесчувственные тела своих поработителей.
Андрей сунулся к костру, но никакой еды там не нашел — успели «прибрать» до него. Зверев прошел по телегам, пошарил в тех, где вместо барахла лежали всякие узлы. В одной обнаружил головку сыра, отрезал себе изрядный кусок, остальное сунул оказавшейся рядом женщине, что покачивалась, будто пьяная. Там же лежало несколько бочонков и бурдюков, но их князь не стал даже нюхать. Наверняка ведь хмельное что-то. После долгой голодовки — не самое лучшее угощение. Поев, он спустился к ручью рядом с водопоем, напился свежей воды и там же, на берегу, вытянулся отдохнуть.
Только на рассвете стало видно, чего стоила людям ночная схватка. Лагерь был, без всяких преувеличений, залит кровью, уже свернувшейся и превратившейся в липкую жижу. Татар невольники просто растерзали: изуродованные тела, выбитые глаза, зубы, откушенные носы, отрезанные конечности. Пленникам тоже досталось. За каждого убитого бандита заплатили жизнью один, а то и два человека. Они лежали в исподнем, в сарафанах, а то и вовсе обнаженные вперемежку с одетыми в халаты, в шаровары и поддоспешники, закованными в броню, мужчинами. Причем в основном женщины, дети, которым не давала большой форы ни неожиданность нападения, ни найденное или отнятое у казанцев оружие. У изможденных рабов имелось только одно преимущество: смертная ненависть. Ненависть такая, что они готовы были умереть — но уколоть, ударить, хотя бы поцарапать выродков, разрушивших их жизнь, счастье и покой.
Теперь, когда враг был уничтожен, выжившие могли расслабиться — и тут же дали о себе знать раны, усталость. Люди просто сидели, кто где проснулся, тупо радуясь безмятежности, отсутствию страха. Тому, что их никто не бьет, никто никуда не гонит. У них не оставалось сил даже на то, чтобы поесть.
— Шамша! — позвал Андрей. — Шамша, ты жив?
— Да, боярин… — Ответ больше походил на стон.
— Не боярин, а князь, — поправил его Зверев. — Вставай, простудишься. Вставай, вставай, в другой раз помрешь. Вон телега с бочонками. Посмотри, там вроде сыр был. Может, еще чего есть, что готовить не нужно. Окорока там, копчености. Порежь по кусочку да людям раздай. Ломтей больше ладони не давай, а то заворот кишок случится. Боярин Трошин! Нам с тобой слабость проявлять невместно. Дозоры выставить надобно, как бы другие татары не появились. Им до наших слабостей дела нет, они слабости нашей только радуются. Вставай, боярин. Хочешь не хочешь, а дерись.
— С кем, княже? — Товарищем Лисьина по братчине оказалось залитое кровью тело, лежащее головой на ногах мертвого татарина. Оно зашевелилось, поднялось на ноги.
— Господи, ты хоть в ручье умойся, боярин. С тобой ведь ни один поганый драться не станет, удерет сразу.
— Я не гордый, пусть убегают, — скривился в подобии улыбки Трошин. — Чем драться станем, княже, коли появятся? Ты да я, да мы с тобою? Да и мы на ногах еле стоим.
— Там двадцать пищалей в телеге. Им ноги не нужны, сошками обойдутся. Ты, главное, предупреди, дабы мы фитили запалить успели. А о прочем уж не беспокойся.
— Это те, с которыми ты ляхов бил?
— Они самые.
— Это уже веселее, — признал боярин. — Харитон, Чекаш, Рыжий, где прячетесь? Я вас видел! Пики татарские подберите. Кого к табуну пошлем, княже? Как бы не спугнул кто. А ну волки подойдут?
— У меня, кроме Шамши, нет никого.
— И у меня тоже.
Зверев прошел по лагерю, остановился над кудрявым черноволосым мужиком со спаленной наполовину бородой. Видать, татары развлекались.
— Как звать тебя, мил человек?
— Звиягой, княже. — Смерд попытался встать, но скривился от боли.
— У всех все болит, Звияга. — жестко сказал Андрей. — Но коли выжить хотим, двигаться должны. Пять человек себе выбери. Баб покрепче али мужиков, коли уцелел еще кто. Берите пики, сабли татарские и идите к табуну. Костры с трех сторон запалите да присматривайте, чтобы лошади не разбежались. Там и отдохнете. Руку дай.
Князь взял его за протянутую ладонь, резко рванул к себе, отрывая от земли. Мужик взвыл, но поднялся.
— Шамша, Звияге головку сыра на шестерых выдай. Пусть там поделят. — Андрей хлопнул в ладони: — Ну же, поднимайтесь, сердешные! Мертвым — мертвое, а нам жить еще надобно. У кого ноги целы — в бор за хворостом идите, вечером горячего поедим. У кого руки целы — телеги раскатывайте. Братьев наших павших по совести земле предать надобно. Нечто вы их тут воронью да волкам на потребу бросите?
104 
