25 
Чего хочет Ренайо? Он мечтает заполучить Гхийас — вожделенную драгоценность, чтобы присоединить ее к Тайра-Вирте.
Сарио даст ему Гхийас.
Он взял усыпанную драгоценными каменьями шкатулку, которую прихватил из музыкальной гостиной Дворца Тысячи Свечей, и открыл ее. Он специально положил внутрь клевер, чтобы скрыть запах, но все равно его ноздрей коснулся едва уловимый аромат разложения. Здесь лежали кусочки белой нижней сорочки и кожи, только они не были такими же белыми и мягкими, как два месяца назад. Сарио тогда ужасно торопился.
Затем он развернул бархатный лоскуток и стал разглядывать кости пальцев. По дороге на юг он их сварил, снял кожу и плоть — этого у него было и так предостаточно. На темном бархате белые косточки выглядели весьма эффектно.
Сарио долго изучал свое сокровище. Часы на каминной полке у него за спиной громко тикали, пробили полчаса, потом час.
Он подошел к своему рабочему столу, взял молоток, осторожно держа на ладони изящную косточку, отнес ее на кусок мрамора. Тщательно размолол то, что осталось от пальчика принцессы Аласаис, в тончайшую пыль. Потом он смешает ее с красками.
Глава 62
Элейна сердито выглядывала в окно студии, чувствуя, как утренние лучи согревают тело. Руками она сжимала ручки кресла; палец на левой руке, из которого брали кровь, до сих пор болел. Элейна не смотрела на Гиаберто, когда он заканчивал рисовать картину, которая сделает ее бесплодной.
"Точнее, — с горечью подумала она, — лишь зафиксирует факт, не вызывающий сомнения”.
Впрочем, разве она не в состоянии давать жизнь при помощи искусства? Возможно, рее ее созидательные силы идут от глаз к руке, сжимающей кисть. Как не похожа она на свою мать: у Дионисы было девять детей, только двое из них умерли — старшие близнецы. Восьмилетние девочки-двойняшки и двое младших мальчиков все еще жили в приюте. Так что Диониса Грихальва вполне могла позволить себе сделать одну из своих дочерей бесплодной, особенно если учесть, что Элейна не сумела родить ребенка за три года брака с Фелиппо.
"Самое большое год или два”.
Может быть, все не так уж и плохо.
— Я закончил, — сказал Гиаберто.
Элейна сидела, не в силах пошевелиться, — ее ужасало то, что она ничего не почувствовала. Перешла из одного состояния в другое, но не ощутила никакой разницы.
Солнечные лучи касались ее платья, пестрые тени падали на пол. Почему же туча не закрыла солнце, не вычернила золотой свет, не погрузила в тень ее тело? Она бы написала это именно так — композиция света и тени рассказала бы о ее потере.
— Экипаж будет подан через час, — сказал Гиаберто, чтобы прервать затянувшееся молчание.
Платья подшиты и запакованы. Карандаши, мелки, краски и бумага, даже две деревянные панели сложены и заперты в сундуке вместе с частью драгоценностей семьи Грихальва: все, что она и ее мать считали самым ценным, — хотя им не удалось прийти к согласию по поводу того, что же именно следует прежде всего беречь.
Элейна встала и, не спрашивая разрешения дяди, подошла к картине. В дальнем конце комнаты Агустин расписывал стекло, целиком погрузившись в это занятие. Гиаберто сделал движение, словно хотел закрыть от Элейны творение своих рук, но, как только взял флакон, Элейна по запаху определила, что в нем фенхелевое масло.
Она посмотрела на свое изображение. Лишь торс от горла до бедер был выписан точно и детально, под белым муслином платья выделялась четкая линия живота и груди. Все остальное — голова, юбка и руки, лежащие на подлокотниках кресла, — намечено легкими касаниями кисти.
Странное ощущение овладело Элейной: семья контролировала только ее торс. Все остальное принадлежало ей самой.
Она холодно кивнула Гиаберто, но не могла по-настоящему сердиться на него. Как и она, Гиаберто имел собственные тайные амбиции. Элейна вышла из студии, спустилась по лестнице и оказалась во внутреннем дворике, вымощенном каменными плитами. Здесь она и стала ждать, глядя на фонтан, — вид струящейся воды всегда успокаивает.
В полдень слуги спустили вниз четыре сундука — три для нее, один для Беатрис — и дорожные сумки дуэньи Мары. Беатрис выглядела очень веселой и привлекательной в белом платье из муслина, украшенном изящным пурпурным узором, настолько тонким, что его едва удавалось различить. Мара, седая, далеко не первой молодости, но весьма проворная женщина, была одета в строгое серое платье — такие носили во времена Великой герцогини Мечеллы; одна из “сироток Мечеллы”, она нашла приют в Палассо Грихальва.
25 
