Они были похожи на Ньяну цветом волос и прозрачностью глаз, а еще тенью затаенной печали на лицах. М-да, а говорила, что детей у нее нет и не было.
– Улла, Тори, кто там пришел?
– Дяденька! – хором ответили дети, и едва ли не раньше, чем отзвучал последний слог, рядом с дверью уже стояла моя защитница, отряхивая ладони от мучной пыли.
– Идите-ка погуляйте.
– А пирожки? Пирожков хотим! – притворно заныли малыши, за что получили каждый по очереди такой же притворный подзатыльник.
– Будут вам пирожки. Если перечить тете не станете.
Пока я раздумывал над словом «тетя», дети весело упрыгали в сад. Ньяна проследила за ними взглядом, а когда между любопытными ушами и домом оказалось достаточно большое расстояние, равнодушно спросила:
– Собираться?
Я качнул головой, что можно было принять и за «да», и за «нет». По желанию.
Вот чего проще взять и сорвать ее с места, утащить невесть куда, заставить исполнять скучную и редко когда по-настоящему необходимую службу? Особенно когда знаешь: пойдет и слова поперек не скажет. А почему-то не хочется. Был бы на ее месте, к примеру, мужик… Да хоть тот же Натти! Уж я бы всласть его погонял. В хвост и в гриву.
– Пригласишь войти?
Она посторонилась:
– Разве ж откажешь?
Если внешность Ньяны прямо-таки кричала о несоответствии склонностей женщины и требований службы, которую она вынуждена была исполнять, то дом стонал. Отчаянно. Всеми сочленениями и каждым уголком. Такого количества салфеточек, чашечек, горшочков, половичков, полотенец, занавесочек и прочих обожаемых хозяйками мелочей я не видел никогда. Они заполняли собой все доступное пространство, но при этом не казались чрезмерными, а, наоборот, создавали впечатление, что все в этом доме находится на своих местах. И главная обитательница – тоже. Вот на лесной поляне, с взведенным арбалетом в руке она представляла собой нелепое и пугающее зрелище. Да и сейчас, готовая выполнять любое задание, Ньяна выглядела так, будто ей предстоит путь на плаху, хотя и всеми силами старалась удержать на лице бесстрастное спокойствие перед заботами наступившего дня.
Я немного подумал, присел на лавку рядом со столом, на котором было раскатано ноздреватое ароматное тесто, и осведомился:
– С чем пирожки будут?
– С ягодами. Осенью несколько кадок замочила, так до сих пор хороши.
Осенью. Когда прежний Смотритель уже упокоился и был отправлен в последний путь искренне скорбящими дольинцами. Интересно, сколько дней после похорон понадобилось, чтобы жизнь оставшихся на земле вернулась в прежнюю колею? Думаю, немного. А когда уйду я, и вовсе времени не понадобится. Многие, наоборот, вздохнут с облегчением, опуская крышку гроба. Даже Ньяна. Но пока не подошел срок отставки, защитница будет беречь мою жизнь пуще своей. Не зная, что именно на излете службы, когда желанная свобода совсем близка, очень легко шагнуть в могилу.
– А мне можно будет попробовать?
– Если пожелаете.
Она все еще не возвращалась к своей стряпне, а стояла у двери и смотрела на меня, словно чувствуя некий подвох в моих вопросах. Впрочем, подвох на самом деле присутствовал.
Если это называется властью, то какая-то она у меня неуродившаяся. Недоношенная. Ущербная, как стареющая луна. Получается, что никто сам не придет и не поклонится, а вместо того на поклон каждый раз иду я сам. Нет, дольинцы, конечно, не откажут. Ни в какой просьбе или пожелании. Но вот ты сначала приди, все объясни, еще лучше – убеди, что это тебе больше жизни необходимо, тогда и будет исполнено. А если не знаешь, чего хочешь? Остается только торчать на одном месте придорожным камнем и ждать, пройдет ли мимо какой путник.
– А желать обязательно? По-соседски никак нельзя? Просто прийти, угостить?
Ньяна поджала нижнюю губу. Правда, это почти никак не сказалось на общей пухлости рта.
– Можно. Только мы с вами разве соседи?
Все верно. Кто-то из нас хозяин, кто-то слуга. Но наши роли так перемешаны, что без кружки доброго эля не разобраться. Мне дано право приказывать, и все же каждое мое деяние служит благу жителей Дола. Защитница вроде бы выполняет приказы, но одновременно требует и с меня праведного несения службы. Пусть требует неосознанно, но не менее красноречиво, чем прочие местные жители. Замкнутый круг какой-то. Ошейник, который стягивается на моем горле все туже и туже. Кажется, еще немного, и ни вдохнуть будет, ни выдохнуть.
Нет. Хватит. Надо рвать петлю, пока еще возможно. Рвать без сомнений и сожалений.